— Да, но теперь-то я вернусь на работу, а ты к себе на карнавал?
— Все еще хочешь стать наборщиком, Эд?
— А что?
— Нет, ничего. Хорошая профессия, все лучше, чем карнавальщик. Живешь в палатке, как бедуин какой, заработал что-то и сразу потратил. Еда паршивая, дожди с ума сводят. Не жизнь, а горе одно.
Конечно, я не собирался с ним ехать, однако ждал, что он меня позовет. Глупо, знаю, но факт.
— Но если очень хочешь попробовать, то поехали.
— Спасибо…
— Уговаривать не стану. Отобью телеграмму Мордатому и пойду в «Вакер» собирать чемодан.
— Тогда пока.
Мы пожали друг другу руки, и Эм ушел. Официантка спросила, не нужно ли мне еще что-нибудь. Я покачал головой.
Я сидел там, пока тени от чудовищных зданий не удлинились и яркая голубизна озера не стала темнеть. Потом встал и очень испугался, что Эм уехал один. Нашел телефонную будку, позвонил и застал его еще в номере.
— Это Эд. Я сейчас приду.
— Я тебя раньше ждал.
— Забегу домой за чемоданом, и все. Может, на вокзале встретимся?
— Обратно, парень, товарняком поедем. Я на мели, только пара баксов на еду и осталась.
— Как? У тебя днем двести долларов было!
— Уметь надо, Эд. Я же говорил, что деньги у карнавальщика не задерживаются. Встречаемся на углу Кларк-стрит и Гранд-авеню через час. Сядем там в трамвай и поедем на товарную станцию.
Уложив вещи, я оставил маме с Гарди записку, радуясь и одновременно жалея, что их нет дома.
Дядя уже стоял на углу с чемоданом и новеньким тромбонным футляром.
— Подарок на будущее. На карнавале можно играть сколько влезет, там чем больше шуму, тем лучше. Так, глядишь, и научишься. Гарри Джеймс[7] тоже начинал в цирковом оркестре.
Открыть футляр он пока не позволил, и мы доехали на трамвае до грузового депо.
— Теперь мы с тобой бродяги, — произнес Эм, когда мы пробирались через пути. — Ирландское рагу ел когда-нибудь? Приедем завтра ночью, сготовим.
Найдя подходящий состав, мы залезли в пустой вагон. Открыв футляр в сумерках, я присвистнул, и горло у меня сжалось: я понял, на что дядя Эм потратил свои двести долларов. Серьезный инструмент, впору Тигардену или Дорси. В позолоту можно смотреться, как в зеркало, сам легкий как перышко. Я почтительно собрал тромбон, дивясь его превосходной балансировке. Гамму до-мажор я помнил еще со школы: один-семь-четыре-три. Первая нота прозвучала фальшиво, но виноват был я, а не инструмент. В конце концов я проиграл всю гамму.
Состав дернулся, загремел буферами и тронулся. Я сыграл гамму в обратном порядке, постепенно обретая уверенность. Ничего, скоро вспомню и остальное.