— Анжелу Грейс Кардиган знаешь? — спросил я его.
Он сэкономил слово, помотав головой.
— Я встречусь с ней на переговорном пункте. Когда мы расстанемся, иди за ней. Не думай, что тебя ждет легкая прогулка: девушка шустрая и знает, что за ней идет хвост, но ты постарайся.
Дик опустил углы рта, и у него сделался один из редких припадков разговорчивости:
— Чем они шустрее на вид, тем с ними проще.
Я направился к переговорному, он — за мной следом. Анжела Грейс стояла в дверях. С таким мрачным лицом никогда ее не видел, и поэтому она показалась мне менее хорошенькой, чем обычно; в зеленых глазах, правда, было слишком много огня, чтобы говорить о мрачности. Она держала свернутую трубкой газету. Она не поздоровалась со мной, не улыбнулась, не кивнула.
— Пойдем к Чарли, там можно поговорить, — сказал я, проводя ее мимо Дика Фоули.
Она не проронила ни звука, пока мы не уселись друг против друга в кабинете ресторана и официант не принял заказ. Тогда она дрожащими руками развернула газету.
— Это правда? — спросила она.
Я взглянул на то место, по которому постукивал ее дрожащий палец, — репортаж о находках на Филмор- и Арми-стрит, но осторожный. Я сразу заметил, что имена не названы, полиция подстригла заметку. Сделав вид, будто читаю, я прикинул, выгодно ли будет сказать ей, что газета все выдумала. Но никакой отчетливой пользы в этом не увидел и решил не отягощать душу лишней ложью.
— В целом все верно, — ответил я.
— Вы туда ездили? — она скинула газету на пол и подалась ко мне.
— С полицией.
— Был там.. — слова застряли у нее в горле. Белые пальцы скомкали скатерть посередине между нами. — Кто был?.. — удалось ей выдавить на этот раз.
Молчание. Я ждал. Она опустила глаза, но раньше я успел заметить, что вода в них притушила огонь. Пока мы молчали, явился официант, поставил еду, ушел.
— Вы знаете, что я хочу спросить, — наконец сказала она тихим, севшим голосом. — Он был? Он был? Скажите ради Бога!
Я взвесил их — правду против лжи, ложь против правды. И снова правда восторжествовала.
— Пэдди Мексиканца убили — застрелили — в доме на Филмор-стрит.
Зрачки у нее стали как булавочные головки… снова расширились, превратив глаза из зеленых в черные. Она не проронила ни звука. Лицо ее ничего не выражало. Она взяла вилку, поднесла ко рту салат… и еще раз. Я протянул руку через стол и отобрал у нее вилку.
— Все ведь на платье падает, — проворчал я. — Рта не откроешь — ничего не съешь.
Она потянулась через стол к моей руке, схватила ее дрожащими руками — пальцы подергивались так, что она меня оцарапала.