Познакомился я с ним пять лет назад в Нью-Йорке, когда занимался шайкой мошенников-медиумов, нагревшей вдову торговца льдом и углем примерно на сто тысяч долларов. Фицстивен охотился в тех же угодьях за литературным материалом. Мы познакомились и объединили силы. Мне этот союз принес выгод больше, чем ему, потому что спиритическую лавочку Фицстивен знал вдоль и поперек, и с его помощью я закончил дело за две недели. Наши приятельские отношения продолжались еще месяц-другой, а потом я уехал из Нью-Йорка.
— Мистер Фицстивен просит вас подняться, — сказал привратник.
Квартира была на шестом этаже. Когда я вышел из лифта, Фицстивен стоял у себя в дверях.
— Глазам не верю, — сказал он, протянув худую руку. — Вы?
— Собственной персоной.
Он нисколько не изменился. Мы вошли в комнату, где пяток книжных шкафов и четыре стола почти не оставили места для людей. Повсюду валялись журналы и книги на разных языках, бумаги, газетные вырезки, гранки — все как в его нью-йоркской квартире.
Мы сели, кое-как разместили ноги между ножками столов и в общих чертах описали свою жизнь за то время, что не виделись. Фицстивен обитал в Сан-Франциско чуть больше года, выезжая только по выходным, да месяца два прожил отшельником за городом, когда заканчивал роман. Я перебрался сюда почти пять лет назад. Он сказал, что Сан-Франциско ему нравится, но, если возникнет идея вернуть Запад индейцам, он всей душой за это.
— А как литературные барыши? — спросил я.
Он посмотрел на меня пронзительно:
— Вы меня не читали?
— Нет. Что за странная идея?
— В вашем тоне проскользнуло что-то собственническое — так говорит человек, закупивший писателя доллара за два. Подобное мне редко приходится слышать — я еще не привык. Боже мой! Помните, один раз я предложил вам собрание моих книжек в подарок? — Он любил разговоры в таком духе.
— Ага. Но я на вас не в обиде. Вы тогда напились.
— Хересу… Хересу, у Эльзы Донн. Помните Эльзу? Она поставила перед нами только что законченную картину, и вы сказали: «Очень мило». Господи, как же она разъярилась! Вы изрекли это так искренне и вяло, словно были уверены, что она должна обрадоваться. Помните? Она нас выставила, но вы уже успели набраться. Впрочем, не настолько, чтобы взять книги.
— Боялся, что прочту их и пойму, — объяснил я, — и вы почувствуете себя оскорбленным.
Китайчонок принес нам холодного белого вина. Фицстивен сказал:
— А вы, значит, по-прежнему ловите незадачливых злодеев?
— Да. Из-за этого и на ваш след напал. Холстед говорит, что вы знаете Эдгара Леггета.
В сонных серых глазах что-то блеснуло, и он слегка выпрямился в кресле: