Он пристально посмотрел на меня и постучал пенсне по ногтю большого пальца на левой руке.
— Все дела, насколько я знаю, только по моей части. В остальном, по-моему, порядок, — сказал он и на прощанье снова пожал мне руку. — Думаю вам придется поскучать.
— А вам — нет?
Он было направился к двери, но тут остановился, нахмурил брови и опять постучал пенсне по ногтю.
— Нет. — Он поколебался, словно решая, стоит ли продолжать разговор, решил, что не стоит, и пошел к выходу.
— Я имею полное право знать, что вы обо всем этом думаете, — сказал я.
Он снова пристально посмотрел на меня.
— А я не знаю, что я об этом думаю. — Пауза. — Просто я недоволен. — Он и правда выглядел недовольным. — Зайду вечером.
Он вышел и закрыл дверь. Но через несколько секунд она распахнулась снова.
— Мисс Леггет очень больна, — сказал он и ушел.
— Ну и весело мне тут придется, — проворчал я и, сев у окна, закурил.
Постучала служанка в черном платье с белым передником и спросила, что мне подать на второй завтрак. Это была крепенькая розовая толстушка лет двадцати пяти, со светлыми волосами; ее голубые глаза глядели на меня с любопытством и юморком. Когда она принесла еду, я вытащил из саквояжа бутылку виски, глотнул из нее и перекусил. Всю вторую половину дня я провел в комнате.
В начале пятого мне удалось перехватить Минни, когда она выходила из комнаты Габриэлы. Увидев меня в дверях, она сделала круглые глаза.
— Заходи, — пригласил я. — Разве доктор Риз ничего обо мне не сказал?
— Нет, сэр. Вы… вы… Вам что-нибудь нужно от мисс Габриэлы?
— Просто слежу, чтобы с ней ничего не случилось. И если ты станешь мне рассказывать, что она говорит и делает, что говорят и делают другие, будет лучше и для твоей хозяйки — не придется ее беспокоить.
— Да, конечно, — с готовностью откликнулась мулатка, но, насколько я мог судить по ее смуглому лицу, идея сотрудничества пришлась ей не по вкусу.
— Как она сегодня?
— Повеселее, сэр. Ей здесь нравится.
— Как провела день?
— Не знаю, сэр… Провела и провела… вроде бы спокойно.
Уйма информации!
— По мнению доктора Риза, — сказал я, — мисс Габриэле лучше не знать, что я здесь.
— Конечно, сэр, я ничего ей не скажу, — пообещала она, но в ее словах было больше вежливости, чем искренности.
К вечеру зашла Арония Холдорн и пригласила меня вниз обедать. Столовая была обшита панелями из ореха и обставлена ореховой мебелью. За стол, включая меня, сели десять человек.
Джозеф Холдорн, высокий и стройный, как греческая статуя, был в черной шелковой мантии. Седые, длинные, чистые волосы. Пышная, ровно постриженная, седая борода. Представляя нас друг другу, Арония назвала его просто Джозефом, без фамилии. Точно так же к нему обращались и другие гости. Показав в улыбке ровные белые зубы, он протянул мне руку, сильную, теплую. На румяном, пышущем здоровьем лице не было ни морщинки. Очень спокойное — особенно ясные коричневые глаза, — это лицо почему-то примиряло вас с окружающим миром. Такое же успокоительное действие оказывал его густой баритон.