Глаза у него сделались больные, хотя в остальном он выдержал залп неплохо. Сглотнув раз-другой и продышавшись, он спросил:
— Габриэла этому верит? — Лицо у него было пурпурное.
— При чем тут «верит»? — Я пытался говорить вежливо. — Я вам просто объясняю, с чем мы явимся в суд. Вы юрист. Вы же понимаете: между истиной и тем, что поступает в суд — или в газеты, — необязательно должна быть связь.
Теперь у него не только глаза были болезненными: краска ушла с лица, оно обмякло; однако он держался прямо и даже сумел ответить ровным голосом:
— Можете передать миссис Коллинсон, что на этой неделе я сдам в суд завещательные распоряжения, а также свой отчет по наследству и заявление о том, что слагаю с себя обязанности душеприказчика.
— Вот и отлично, — сказал я, но, когда старикан зашаркал к своей машине и медленно взобрался на сиденье, мне стало жалко его.
Габриэле я не сказал о его визите.
Теперь между приступами зевоты и чихания она потихоньку скулила, а из глаз у нее текли слезы. Лицо, грудь и руки были мокры от пота. Есть она не могла. Я накачивал ее апельсиновым соком. Звуки и запахи, даже самые слабые и приятные, действовали ей на нервы, и она все время дергалась на кровати.
— Мне будет еще хуже? — спросила она.
— Не намного. Перетерпеть вполне сможете.
Когда я спустился, меня поджидал внизу Мики Лайнен.
— Мексиканка ходит с пером, — любезно сообщил он.
— Да?
— Да. Я им шкурил лимоны, чтобы вонь отбить в твоем уцененном джине — или ты взял его напрокат, и хозяин знал, что он вернется, — все равно пить его никто не сможет? Ножичек сантиметров десять — двенадцать, нержавеющей стали, так что, когда она воткнет его тебе в спину, ржавчины на майке не останется. Я не мог его найти и спросил ее; она, натурально, сказала, что ничего не знает. Но поглядела на меня как-то по-другому, не как на отравителя колодцев, а поскольку с ней такое в первый раз, я понял, что она и взяла.
— Хорошо соображаешь, — сказал я. — Ладно, приглядывай за ней. Она не очень нас любит.
— Мне приглядывать? — Мики ухмыльнулся. — Я думал, каждый будет сам оглядываться, тем более что зуб она точит в особенности на тебя, значит, тебя, скорее всего, и подколет. Что ты ей сделал? Не такой же ты дурак, чтобы надсмеяться над чувствами мексиканской дамы?
Остроумным мне это не показалось; впрочем, я мог и ошибиться.
Арония Холдорн приехала под самый вечер на «линкольне», и негр-шофер завел сирену еще у ворот. Когда она взвыла, я сидел у Габриэлы. Беспардонный сигнал, по-видимому, сильно подействовал на ее натянутые нервы, и она чуть не выскочила из постели от ужаса.