Трент кивнул:
— Ощущение естественное — полиция, власть, официальный допрос. Но, должен вам сказать, Марча вы недооценили. Это один из самых проницательных детективов Европы. И у него огромный опыт. Мой конек — воображение, фантазия, но, уверяю вас, в полицейской работе опыт важнее всего.
— Едва ли, — ответил Баннер. — Случай этот редкостный, мистер Трент, и я скажу вам почему. Я думаю, старик знал о предстоящей опасности, и мне кажется, он понимал также, что от нее не увернуться.
Трент нашел в гараже плетеную корзинку и уселся напротив Баннера.
— Это похоже на дело, — сказал он. — Я внимательно слушаю вас.
— Вы, очевидно, знаете, мистер Трент, что Мандерсон был человеком, умевшим держать себя в руках. Лично я считал его самым хладнокровным из дельцов. Его выдержка была потрясающей — я никогда не видел, чтобы что-то вывело его из себя. А я знал Мандерсона как никто другой. Мы вершили с ним работу, ради которой он жил. У меня есть основания считать, что я знал его лучше, чем его жена, чем мог знать Марлоу — он редко видел мистера Мандерсона в конторе, во время горячего дела. Я знал его лучше, чем кто-либо из его друзей.
— А у него были друзья? — спросил Трент.
— Вижу, кто-то уже проинформировал вас, — ответил проницательный Баннер. — Нет, не сказал бы, что у него были друзья. Множество знакомых среди великих мира сего, но душу свою он держал на замке… Вот что я хотел сообщить вам, мистер Трент. Несколько месяцев назад старик резко изменился. Я никогда прежде не видел его таким мрачным, угрюмо-злобным. Это состояние стало для него постоянным — и в деловой части города, и дома. Либо он вынашивал свое зло, либо переживал чужое — такое у меня было ощущение. Однако выдержка изменила ему только в последние недели, — американец положил свою костистую лапу на колено Трента. — Я единственный, кто это знает. Со всеми другими он был просто угрюм. Но когда мы были вдвоем в его кабинете и если что-то в делах шло не так, боже мой, он так срывался, что дрожь брала. В библиотеке я видел, как он вскрыл письмо, в котором что-то его не устраивало, — были громы и молнии и угрозы разделаться с тем, кто это письмо писал, только попадись он под руку… И вот еще. За неделю до смерти мистер Мандерсон полностью забросил свою работу. Такого с ним не бывало. Он перестал отвечать на письма и телеграммы. Мне кажется, какая-то тайная боязнь истрепала его нервы. Однажды я посоветовал ему сходить к доктору, он послал меня к черту. И такое наблюдение, наконец: при появлении миссис Мандерсон он моментально становился спокойным, холодным.