Приближалось 19 апреля — день моего рождения и первый мой день рождения в тюрьме.
Когда я увидел на следственке Вову Бандита, я предложил ему на мой день рождения заехать в камеру. Я уважал Вову, потому что он единственный, как мне казалось, во всей тюрьме говорил, что он бандит.
Славик пришёл со следственки и сказал, что Звездолёт сделал мне подарок: он официально разрешил мне иметь в камере небольшую пластмассовую кофеварку, которая будет занесена наряду с телевизором в карточку моих личных вещей.
18 апреля прокуратура объявила об окончании следствия по делу, и начиная со следующего дня по всем телеканалам страны шли пресс-конференции о моей виновности в ряде совершённых убийств.
Пришёл адвокат Владимир Тимофеевич, поздравил меня с днём рождения, и я ему рассказал, что сегодня был ознакомлен спецчастью СИЗО-13 с уведомлением прокуратуры г. Киева об окончании следствия и начале процесса ознакомления меня с материалами дела.
Оля передала праздничную передачу. Такую же, как обычно, только с открыткой, и в качестве подарка — большую модель точной копии спортивного «Мерседеса» с поднимающимися вверх дверями, рулём и поворачивающимися на титановых дисках резиновыми колёсами. Мама из Санкт-Петербурга привезла маленькую хрустальную модельку раритетного «Мерседеса» с позолоченными бамперами, с фианитами и сапфирами вместо фар, которые, если эту модельку ставили в солнечный луч, разбрасывали по всей камере радужные отблески. Дедковский попросил эту модельку себе, поскольку её бы забрали при обыске.
Володю-Бандита перевели к нам в камеру, и мы — то есть я, Володя, Славик и Тарас — отметили мой день рождения. А то, что Генеральная прокуратура не продлила мне ещё на полгода санкцию и дело в скором времени будет передано в суд, это уже был большой подарок для меня.
Володя находился с нами в камере уже неделю. И на следующее утро должен был уезжать. Был вечер, и мы ужинали, когда дежурный принёс ему маляву. Володя распечатывал записку, а Дедковский в шутку сказал:
— У нас в камере записки принято читать вслух.
Володя улыбнулся, сказал, что у него от друзей секретов нет, и начал вслух читать записку. Она была от Олега по прозвищу Динамо. И текст её примерно был следующий:
«Возьми как-нибудь у Шагина 100 долларов. 50 оставь себе, а 50 отправь мне».
— А с чего Динамо решил, что у Шагина в камере есть сто долларов? — сказал Дедковский. — Эту записку либо писал, либо диктовал óпер.
Но Вова его не слышал. По его лицу, казалось, прошёл нервный тик.
Вова поверх шрифта записки написал:
«Ты за кого меня принимаешь? Ты что, с груши упал?»