Когда, отдав записку адвокату, я вернулся в камеру, там с Дедковским и Сергеем Наркоманом находился ещё один человек. Он разместился на нижней наре напротив стола. Его звали Вова. Он был низенького роста, с тонкими худыми ногами, в тапочках, носках, шортах до колен, футболке и блейзере, который не снимал в камере. Его наружность вызывала отвращение. Нос у него был асимметричный, губы тонкие, глаза бегали из стороны в сторону, как будто что-то выискивая и высматривая по углам. Сергей, когда не ездил на суды, практически целыми неделями не слезал с нары. Он занимался своими делами и испытывал некоторое безразличие к сокамерникам, но и он на Вову смотрел криво. Дедковский смотрел на Вову с ярко выраженным презрением. А когда тот без определённых причин и повода на прогулке мне сказал, что на лагерях говорят, будто за Князева будет с меня спрос, Славик при взгляде на него стал морщить нос. Однако в разговоры с ним, с какого лагеря он приехал и что делает в следственном корпусе, не вступал.
Вова весь день в камере проводил лёжа на наре, на прогулке «тасуясь» от стены до стены, либо курил, сидя на лавочке. В камере, за исключением меня, он ни с кем не общался.
Вове я ни в чём не отказывал: ни в сигаретах, ни в чае, ни в еде, из которой больше всего он предпочитал шоколадные конфеты с чаем. Однако каждый раз создавалось впечатление, что он брал последние конфеты из ящика (картонной коробки под столом), ибо там их больше не оказывалось, на что Дедковский обратил внимание.
— Как бы мне поесть конфеток, — сказал Дедковский и начал по одному пакету из ящика вынимать сухари, пряники, печенье. Однако шоколадных конфет в ящике не оказалось, точнее — полиэтиленовый пакет с конфетами лежал на втором дне между картонной прокладкой и основанием ящика, и добраться до них можно было только засунув руку под картон.
— Давай собирай вещи! — сказал Дедковский и, постучав в дверь, крикнул дежурному: — Командир, забирай!
На следующее утро был шмон. Но Дедковский тем же прошлым вечером отдал заточку для нарезки колбасы и плитку каптёрщику, которые он вернул в тот же день после обыска. Но втроём, прежним составом, камера оставалась недолго. В день обыска, но перед ужином в камеру открылась дверь — со скаткой в руках на пятачке перед дверью стоял подросток, нижнюю половину лица которого закрывал матрас. А в его правой руке, прижатой к матрасу, была полиэтиленовая непрозрачная баночка из-под маргарина «Рама».
— Ложи скатку на нару! — сказал ему Дедковский. — Откуда ты приехал?
— С малолетки, — ответил подросток.