…И так как произвол встает денницей черной,
Объемля твердь,
И нам дано избрать душою непокорной
Честь или смерть…
Виктор Гюго
Из Ольгова в Ожск Константин решил возвращаться по суше.
— Надо же мне посмотреть, как живут и чем дышат смерды, — пояснил он свое желание Глебу.
С собой, отправив с больным в качестве строгой охраны четырех воинов, он прихватил только оставшихся пятерых дружинников да еще Епифана — куда от него денешься, ну и Доброгневу с помощницей Марфушей. Компания небольшая, но дружная.
Первые несколько часов мысли у Константина витали далеко, где-то возле оставленного им в Ольгове Николая, но спустя пару часов, близ деревушки Гусятевка, одно небольшое происшествие отвлекло его.
А началось все с того, что, подъехав к речке, за которой стояла эта деревенька, они увидели, как навстречу им бежит крепкий молодой, лет восемнадцати, не больше, парень.
За ним следом с шумом и гамом летела целая толпа народу, возглавляемая самым шустрым, хотя и неказистого вида, низеньким мужичонкой.
Константин дал знак Епифану, чтобы тот осадил лошадей, и продолжал наблюдать за этим импровизированным забегом. Затем повернулся к дружинникам.
— Ты самый шустрый, Горяй. Ну-ка разберись, что там да как.
Сам же приказал Епифану разворачивать коней.
— Наперехват пойдем, — пояснил он свою мысль, и спустя несколько минут два удобных княжеских возка пересекли наиболее вероятную траекторию движения беглеца, который явно тянул к видневшемуся неподалеку лесу.
Видя, что добыча никуда не денется, мужики, кроме бежавшего первым неказистого, замедлили ход, и лидер погони вдруг оказался в гордом одиночестве. Это его несколько смутило, и он слегка притормозил, но после недолгого замешательства все же приблизился к парню, хотя и с явной опаской, то и дело поглядывая на безмолвно наблюдающих за этой сценой дружинников.
Дальнейшее случилось очень быстро — парень, не дав мужику ухватиться за свою рубаху и резко перехватив его руку, с силой крутанул ее, рубанув наотмашь по локтю ребром ладони.
Мужик меж тем как-то по-щенячьи взвизгнул и, скорчившись в три погибели, рухнул в высокую траву, истошно завывая при этом:
— Сломал, сломал, злодей, рученьку-то! Како же я теперь без нее?!