— Бил, но не больно? — переспросил Константин.
— Да где там больно-то, — махнул рукой тиун. — А ему нет чтоб стерпеть, так он и сам в ответ начал ручищами сучить, а они у него могутные, так и меня, не поглядел, что тиун, а приложил о землю, инда в ушах зазвенело.
— Ишь ты, буйный-то какой. — Князь осуждающе покачал головой. — Ну а ты что?
— Знамо дело, убег. Ну а спускать такое рази можно? Сегодня он на тиуна руку поднял, а завтра и вовсе на боярина кинется. Я, стало быть, дворню собрал да и возвратился вместе с ними. Ну тут он ишшо чуток ручищами помахал, и угомонили его.
— Тогда ты ему глаз и выбил, — кивнул Константин.
— Не-э, княже, — заупрямился тиун. — Чего не было, того не было.
Кокора вытаращил глаза. Константин бросил взгляд на парня, уже открывшего было рот, и укоризненно покачал головой, показав на церковь позади и давая понять, что сейчас удалит.
Тот послушно закивал, так и не вымолвив ни слова.
— Как же это не было, когда глаз у человека выбит. Что же он, сам оказался выбитым? — усомнился Константин.
Никомед замялся. Лоб его покрылся испариной. Он настороженно огляделся по сторонам, но боярина Завида так и не увидел.
Константин увещевающе заметил:
— Ежели вновь откажешься, а потом на тебя кто из видоков покажет — их ведь там изрядно было, так что мне есть с кого спросить, — гляди!
Последнее слово он произнес столь многозначительно и с такой явной угрозой, что тиун решился:
— Тамо инако было. То его, когда уже на боярское подворье внесли, сам Завид… — И вновь осекся.
— Сам Завид, — медленно повторил Константин, чтобы Никомед уже не смог пойти на попятную. — Так-так. Выходит, что ты, тиун, вовсе не виноват, а я-то думал, что тебя надо бы… — И успокоительно протянул: — Ну-у, раз сам боярин, так это совсем иное дело.
Окончательно успокоившись от миролюбивых княжеских интонаций, Никомед уже более уверенно продолжил:
— Да он, егда у меня из рук шелепугу вынул, тоже, поди, не хотел увечить. Так токмо, поучить маненько, вот и все. Да вишь беда какая приключилась, княже. У меня в шелепугу-то кусочки железа вплетены были на концах. Я уж боярина-то упредил, и ежели бы он вовсе тверезым был, тогда иное, а тут шатнуло его, вот он куском ентим ему в глаз и угодил. Ну а когда в поруб заключили, так тут боярин повелел ему есть не давать, да и то пару раз от свиней оставалось, так кидали ему. Чай, люди мы, а не звери, души-то христианские.
— Пожалел, значит? — скрипнув зубами, переспросил Константин и уточнил: — А что, Завид-боярин слегка во хмелю был или изрядно его шатало? — И, повернувшись к вирнику, вполголоса добродушно заметил ему, но так, чтобы слышал тиун: — Известное дело, ежели пьяный, так какой с него спрос.