— А у меня что за каприз? — возмутился Вячеслав.
— Мстительный, — ехидно ответил Константин. — Или тебе напомнить, вождь краснокожих?
Воевода от последних слов стушевался и лишь неловко передернул плечами. Крыть было нечем.
Не забыл Вячеслав подробностей своего первого пребывания в этом городе. Не забыл он и того мужика, который при всем честном народе нагло столкнул его в ледяную лужу, затем кинул в поруб, а потом еще и требовал пеню за сором. Да и о стреле, которую ему всадили в руку во время побега, Вячеслав тоже не запамятовал, так что уже к середине веселого застолья он успел углядеть своего обидчика. Углядел и даже весело подмигнул ему. А тот, ничего не подозревая, подмигнул в ответ, да еще и приосанился, принявшись горделиво оглядываться по сторонам — все ли из сидящих узрели, как он, боярин Паморок, перемигивается с верховным воеводой рязанского князя.
Вот только под самый конец, когда пришла пора расходиться, ему стало не до веселья, поскольку воевода, улучив момент, сумел не только незаметно оттащить его в укромную галерейку, но и шепнуть ему на ухо:
— А не пришла ли пора, боярин, уплатить мне пеню за сором и поношение?
— Да нешто я бы посмел?! — испуганно пролепетал тот, когда до него дошел смысл сказанного, и он, просительно улыбаясь, заверил Вячеслава: — Путаешь ты, воевода. Оно и понятно, меды у нас в Пронске добрые, и не такого молодца, как ты, одолеть возмогут.
— Меды добрые, особенно вишневый, — покладисто согласился Вячеслав. — Вот только я ничего не путаю. А коль у тебя с памятью худо стало, то я тебе сам прошлую весну напомню. Стою я, значит, никого не трогаю, и вдруг…
Поначалу Паморок еще продолжал недоверчиво улыбаться, но воевода выкладывал одну за другой новые и новые подробности, и круглое лицо боярина понемногу мрачнело, все отчетливее напоминая о его прозвище[156]. Под конец он не выдержал и рухнул на колени, взвыв в полный голос:
— Не губи, боярин. Не ведал я, кто ты таков, вот и…
— Незнание не освобождает от ответственности, — с прежней холодной улыбкой выдал воевода не совсем понятную Памороку фразу, после чего настал черед еще более загадочной: — Еще ни один бледнолицый не оскорбил вождя краснокожих, не поплатившись за это.
Кто знает, как развивались бы события, но именно эта фраза не позволила Вячеславу продолжить наслаждение упоительными мгновениями долгожданной мести. Дело в том, что как раз в то самое время мимо галерейки проходил князь, которому наперебой втолковывали о своей любви к нему сразу двое пронских бояр. Слушать откровенно грубую лесть было скучно, так что Константин только кивал, пропуская их речи мимо ушей, как вдруг уловил совершенно чуждые этому миру слова.