— О'кэй! Не надо объяснений. Я еще не окончательно ослепла. Я и сама могу кое о чем догадаться. Я — часть операции ФБР. Бедняжка, как поздно вам приходится работать, не так ли, агент Эндрью? Для человека, которого предназначили для работы с дочерью сенатора, вы чертовски глупы. Итак, сколько дочек вы уже соблазнили за эту неделю? Может, переключитесь на жен? Ваше мальчишеское обаяние неотразимо подействует на них. Хотя и я, должна признаться, оказалась в числе одураченных вами!
Голос Элизабет дрогнул. Марк по-прежнему не мог смотреть на нее. В его душе все кипело и стонало. Через минуту она овладела собой:
— Уходите, Марк. Пожалуйста. И сразу же. Надеюсь, что никогда больше не увижу вас. Может быть, я еще смогу вернуть себе самоуважение. Уходите. Ищите чью-нибудь другую дочку, чтобы соблазнять ее вашим враньем относительно любви!
Он сознавал, что она права в своем гневе. Но как он хотел, отчаянно и без надежно, чтобы она его поняла! Между тем и его самого обуревали сомнения: можно ли ей доверять? И он чувствовал, что теряет ее.
— Я люблю вас,— сказал Марк.
— Не надо! Я вам не верю. Моему отцу угрожают неприятности с вашей стороны, и вы хотите, чтобы я поверила в вашу любовь? — Ослабев, она села на стул.— Уходите! Ради всего святого, уходите!
Больше всего на свете Марку хотелось обнять ее, все объяснить, но он знал, что сможет это сделать лишь через двадцать четыре часа. Рассказать ей — что рассказать? — если она вообще не хочет его слушать! Он открыл дверь и тихо вышел. Слава богу, что она не видела его лица. Он потерял все.
Домой он ехал как в тумане. Черный «бьюик» едва поспевал за его «мерседесом». Вернувшись, Марк, как всегда, оставил ключи Симону и поднялся к себе.
Черный «бьюик» остановился ярдах в ста от дома. Двое мужчин видели, как в окнах квартиры Марка зажегся свет. А затем потух. Один из сидящих в «бьюике» достал очередную сигарету, затянулся и взглянул на часы.
Сенатор проснулся в 5.35 в холодном поту — в сущности, всю ночь он спал урывками, проваливаясь в сон не больше чем на несколько минут. Это была какая-то ужасная ночь, наполненная раскатами грома, вспышками молний и завыванием сирен. Именно они и вышибли из него пот. Он нервничал значительно больше, чем предполагал; уже к трем утра он решил, что позвонит боссу и скажет, что выходит из игры, несмотря на последствия, на которые время от времени недвусмысленно намекали ему. Но видение президента, умирающего у его ног, напомнило сенатору то, что случилось тогда в Далласе двадцать с лишним лет назад.