«Я не могу тебе написать обо всем, что видел сам. Боюсь, что не поверишь, — осторожно писал Минька. — Если бы кто-нибудь сообщил что-либо подобное мне, то я бы не поверил ни за что. Это надо видеть лично. Я понимаю, Костя, что ты и без меня занят выше крыши, но только имей в виду, что если не принять каких-то мер, причем срочно, то Урала ты на ближайшие годы лишишься, да и людей для участия в экспедициях не найдешь, потому что те, кто собирается отсюда драпать, понарассказывают будущим добровольцам такого, что никто сюда не поедет. А если уж никак не сможешь подъехать сам, то — только не смейся! — пришли хотя бы десяток попов, только настоящих, чтоб кучу молитв знали, а не только по книжке читать умели, а также икон и свечей».
Настойчивые расспросы гонца результата практически не дали. Тот либо не хотел говорить на тему, хоть как-то связанную с этими горными духами, либо не находил слов, чтобы рассказать об увиденном.
С грехом пополам удалось только выжать из него упоминание о рассветах, окрашенных кровью, загадочных туманах, а также о призрачных безголовых фигурах, которые грозят пальцем тем, кто отряжен добывать руду. Послушавшихся они не трогают, а вот смелых или тех, кто надеется, что их может уберечь нательный крест и молитва, на следующий день непременно настигает обвал. Пока что по счастливой случайности все обходится без человеческих жертв, хотя раненые уже имеются.
Константин размышлял до глубокой ночи. Если уж убежденный атеист Минька просит прислать священников, то дело и впрямь пахнет керосином. Вообще-то, не царское это занятие — гоняться по пещерам за какими-то загадочными привидениями, чтобы выяснить, чего они хотят и почему мешают работать. Не по чину царю такое. Но это только с одной стороны.
С другой вырисовывалась необходимость поездки. Суеверия — вещь живучая, и Косте было понятно, что если пустить дело на самотек, то народ и впрямь разбежится, да так, что потом не соберешь. Новых же рудокопов и прочих мастеров, после того как они наслушаются страшилок от прежних, в те места уже калачом не заманишь.
Послать туда кого-нибудь другого? Хорошо бы, вот только кого? Это средневековье, где кричать: «Коммунисты, вперед!» так же бесполезно, как объяснять устройство вселенной. Единственно возможный выбор можно было сделать только из числа четырех кандидатур, причем одна из них уже находилась на месте и успела написать слезное письмо, расписываясь в собственном бессилии.
К тому же на то, что ехать должен он сам, явно намекал недостаток времени. Пока царь-батюшка пошлет за воеводой или патриархом — поезд уйдет. Ехать же нужно срочно, тем более что, когда гонец уезжал, многие тоже собирались уходить из этих мест, не дожидаясь царской помощи. Похоже, что люди в нее не больно-то верили. Словом, мешкать нельзя ни на день. Пришлось Константину объясняться с эмиром.