Процессия, даже не задержавшись возле государя русичей, столь же неторопливо проследовала дальше, к столбам с перекладинами и петлями, вкопанным на соседнем холме.
— Это кто? — вполголоса спросил кто-то у своего более опытного соседа, но тот лишь молча пожал плечами.
— Это те, кто не захотел платить выкуп, — пояснил царь, услышав вопрос.
Среди пленных мгновенно воцарилась мертвая тишина. Зрелище людей, которых русские воины по очереди подводили к столбам, поднимали их на скамеечки, а затем вышибали их из-под ног, гипнотизировало, лишало воли, не позволяло сопротивляться и протестовать.
— Сейчас вот сижу перед вами и думаю — а не погорячился ли я? — с тяжким вздохом произнес Константин. — Теперь с них никакой прибыли — один убыток. Стало быть, придется вам за них уплатить, — и взвинтил цену еще на две тысячи русских гривен.
Русских, потому что «рязанских» говорили все реже и реже. Раз русские, значит, рязанские, потому что других на Руси не осталось вовсе — переплавили.
Особо знатные пленники, поделив в уме запрошенную сумму на количество всех граждан республики святого Марка, выживших в ночном аду, пришли к выводу, что выкуп не так уж и велик, если его считать отдельно на каждого. Об этом они немедленно известили царя.
Однако тот был непреклонен, заметив:
— Вы же в республике живете, следовательно, у вас все равны. Поэтому и сумма выкупа общая — за всех вместе. А если вы мне тут прения устраивать будете, то я прикажу повесить еще кого-нибудь, а выкуп за них тоже возложу на ваши шеи. Придется вам еще с полсотни висельников оплатить.
Венецианцы окончательно сникли, добитые даже не угрозой, а именно тоном — спокойным, в меру циничным и даже несколько равнодушным.
«Этот и повесит, и увеличит», — решили они почти одновременно, после чего согласно закивали.
А уже через месяц черед подвывать настал для многих именитых семей республики святого Марка — Полани, Морозини, Дзиани, Малипьеро, Тьеполо, Кантарини и прочих.
Наиболее решительные хотели было немедленно наброситься на ненавистных схизматиков, благо их и было-то всего полсотни, причем приплыли они на венецианском корабле, но гонец, привезший горестную весть о выкупе, тут же остановил разбушевавшихся граждан Венеции сообщением о том, что голова каждого русича оценена их королем в две тысячи гривен, а он из тех, кто свое слово всегда держит.
Придирчиво поглядев еще раз на русичей, равнодушно развалившихся на корме и на носу корабля, торговый народ пришел к выводу, что эти варвары, конечно же, весьма крепки телом, но выкладывать за них такую сумму, да еще не за живых, а за мертвых, — верх расточительства.