Эти два аргумента крыть было нечем, да Герман и не пытался. Ведь под угрозу был поставлен его собственный сан. Да что сан — жизнь. Он и сопротивлялся теперь лишь затем, чтобы сохранить то возможное, что еще можно было уберечь.
— И кого же ты собираешься судить, сын мой? — вкрадчиво осведомился патриарх.
— Я?! — удивился Ватацис. — Я — никого. Полагаю, что до суда дело дойти не успеет. Достаточно только представить, как взовьется константинопольская чернь, если я выведу его на улицы и скажу, что этот человек хотел подло умертвить воеводу русичей, который вместе со мной только что спас город! А если я скажу, что он сознался, и назову имена, то что толпа сделает со всеми ними?
— Ты пойдешь на это?
— Мне хватает и иных забот, — вздохнул Иоанн. — Венецианцы и рыцари-крестоносцы по-прежнему угрожают городу. Поэтому мне бы хотелось решить все гораздо проще. Как-никак, оба отравителя имеют духовное звание, к тому же по счастливой случайности все-таки никто не умер, а потому я лучше отдал бы их на строгий духовный суд константинопольского патриарха.
— Да, это самый простой способ, который был бы удобен для всех, — подтвердил Герман.
— Пожалуй, я так и сделаю… на другой день после того, как русский владыка Мефодий станет патриархом. Да и воевода Вячеслав пообещал мне помочь разделаться с врагами только при условии, что благодарственный молебен о его победе отслужит сам патриарх. Отслужит и благословит его.
— Я готов, — кротко склонил голову Герман.
— Я не думаю, что Вячеслав согласится принять благословение от тебя, — насмешливо хмыкнул Иоанн. — Ему нужно, чтобы к нему прикоснулась длань патриарха всея Руси Мефодия I.
Герман прикусил губу и с тяжким вздохом произнес:
— Я представляю всего-навсего власть духовную, а потому не могу противиться повелению императора, пусть и будущего.
— Это тебе рассказал сам Ватацис? — спросил Константин.
— И с непременным условием клятвы на кресте, что все то, о чем мы узнали от схваченных монахов, останется тайной, которую можно будет открыть лишь после смерти.
— После смерти Германа? — уточнил Константин.
— Именно, — кивнул воевода. — Кстати, когда мы уже отплывали, Герман все-таки попытался меня благословить. Даже руку для поцелуя протянул, — зло усмехнулся воевода.
— А ты?
— А я, — Вячеслав чуть помешкал, но затем, покосившись в сторону Святослава, решил, что лучше не цитировать произнесенный им ответ, и кратко произнес: — Я отказался.
— А он? — не унимался Константин.
— Он, — воевода насмешливо хмыкнул. — Он утерся.