— Как это перенесла твоя мать? — участливо спросил Штеффен.
— Очень хорошо, — ответила я. — Она много разъезжает, стала председателем своего туристического клуба и изучает итальянский язык. Я бы даже сказала, расцвела. При том, что у них был образцовый брак!
— Невероятно! — сказал Штеффен, он слушал лишь из вежливости, а мысли его были далеко отсюда.
Мы оба смотрели на воробья, который бесстрашно сел на соседний стол, ухватил крошку белого хлеба и быстро упорхнул с добычей. Этот просто берет то, что ему нужно, подумала я.
В какой-то момент Штеффен все же решил, что должен коснуться и нашей ушедшей в прошлое дружбы.
— Очень жаль, что мы потеряли друг друга из виду, — произнес он. — Ты при случае еще контактируешь с Гернотом?
Я отрицательно покачала головой. Мои личные дела не должны касаться Штеффена. Однако если он с таким любопытством расспрашивает, то и мне можно.
— А ты видишь его время от времени? Он по-прежнему живет в нашем домике?
— Само собой, ведь этот домик он, в конце концов, унаследовал от своей тетки! Не далее как в прошлый вторник я проезжал по Постгассе и видел его машину, припаркованную на обочине. Но я спешил, иначе бы заглянул к нему.
Я расслышала в его словах легкое порицание. Это теперь больше не наш домик, а единоличная собственность Гернота.
Тут зазвонил мобильник Штеффена, и он стал говорить со своей матерью. Я уже рылась тем временем в сумке в поисках ключа от велосипеда и вскрикнула, уколовшись обо что-то острое. Из пальца текла кровь, я попыталась остановить ее, обернув кровоточащий палец бумажной салфеткой.
Штеффен тут же скомкал свой телефонный разговор и побежал к машине — взять из дорожной аптечки пластырь.
— Как же так случилось? — спросил он, оказав мне первую помощь. — Порез такой глубокий!
Я осторожно раскрыла левой рукой свою сумку и стала выкладывать на столик бистро все свое барахло — за исключением судоку. На самом дне сумки обнаружился японский кухонный нож, который я сегодня конфисковала у Юлиана. Разумеется, мне следовало поставить об этом в известность его вязальную бабушку, чего мне совсем не хотелось, потому что я побаиваюсь этих воинствующих активисток борьбы за мир. Добродушный Юлиан наверняка использует этот нож в самых невинных целях: чистит им фрукты, например.
— Крайнее легкомыслие, — сказал Штеффен, укоризненно качая головой. — Как можно просто так совать в сумку такой острый нож!
Я смущенно кивнула: мой очередной промах; они и так были для меня типичны, а в последнее время еще и участились. Разумеется, нож следовало оставить в секретариате и затем вручить его лицу, ответственному за воспитание Юлиана.