— А как вообще-то называли метросексуалов в прежние времена?
— Если совсем по-старомодному, что-то типа пижон или красавчик, — сказала я. — Или, может, щеголь, франт, сноб, джентльмен или денди? Хватит тебе на выбор?
— Аня, ты непревзойденный знаток! — восхитилась она. — На спор, столько синонимов не найдешь даже в синем Дудене[2]! Штеффен вчера спросил у меня, что означает это выражение, и я смогла объяснить ему лишь в общих чертах: мол, это стиль жизни мужчин, которые, не являясь геями, все-таки прихорашиваются на манер женщин и…
— Ты объяснила ему совершенно точно, — сказала я. — А какого мужчину ты, собственно говоря, имела в виду?
— Пижона, конечно, — перешла она на шепот, и мы обе прыснули. Это прозвище мы дали новому директору нашей гимназии имени Генриха Хюбша.
Вначале урок — против ожиданий — шел очень хорошо. Вообще-то наши ученики не особо интересуются поэзией барокко, но совсем уж игнорировать учебный план тоже нельзя. Стихотворение «Вечер» Андреаса Грифиуса — дело непростое, и я настроилась на скучающий и невнимательный класс. Однако в этот раз я заранее — за два дня — раздала им листки с заданием для разбора, потому что мне лень было после копирования относить их в мой ящик или нести домой в и без того набитой сумке. Это было ошибкой, но кто же мог предвидеть, что в Интернете именно этот текст наилучшим образом разобран и разложен по полочкам.
День быстрый промелькнул,
Взвила знамена ночь.
Высказаться рвались почти все. Они непременно хотели донести до меня, что «ночь» несет смысловую нагрузку смерти. И так далее. Они знали, что это сонет, они рассуждали о Тридцатилетней войне так, будто в ней участвовали их родители, они небрежно бросались такими понятиями, как «суета сует» и живописали надежду многострадального народа на лучшую участь на том свете. Я не успевала задать вопрос, как уже получала ответ. Четырнадцатилетние ученики, из которых обычно приходилось клещами вытягивать каждое слово, ошеломляли меня своими глубокими познаниями.
После этого необыкновенного урока немецкого языка я вздыхала словами Грифиуса:
— На что убито время!
Однако Биргит смотрела на это иначе. Мы опять сидели на наших неудобных, выкрашенных в оранжевый цвет деревянных стульях в учительской и пили холодный чай. Кофейный автомат в очередной раз сломался.
— Какая разница, где они этого набрались, — рассуждала она. — Ведь они старались, потратили на это силы. И, вероятно, теперь много чего знают о барочном филинге!
Это наша с Биргит старая игра — коверкать слова и изощряться в способах выражения.