Вы просите встречи со мной, и просите так, как будто я давала вам какое-либо обещание. Хочу вам напомнить, что обещаний я не давала. Кроме того, это невозможно. Примите это как данность. Если же вас огорчает невозможность удовлетворить ваши тривиальные желания, то для этого вам хватит и моей фотографии, которую я прилагаю. Желаю вам приятно провести время в её обществе.
Каролина Крейн.
13. Из дневника Сигмунда Арнесона
14 августа 1923. У меня ум за разум заходит. Вся эта история становится всё более и более странной. Она пишет мне холодно и неохотно, тянет с ответами по неделе, отказывая мне в совершенно невинной встрече, словно какая-нибудь дочь лорда с родословной от Плантагенетов – и вместе с тем высылает мне свою фотографию с недвусмысленным указанием, как ею воспользоваться!
И какую фотографию! То, что я увидел, разорвав бумажный пакет, превзошло самые смелые ожидания. Да, это была Каролина Крейн; не узнать женщину, изображённую на картине Блэкберна, было невозможно. Она полулежала на кушетке в такой позе, какую можно вообразить, лишь обладая немалой долей бесстыдства; из одежды на ней был только наполовину расшнурованный корсет, бёдра раздвинуты, и качество фотографии не уступало анатомическому атласу. Левой рукой она прижимала к бедру тряпичного арлекина, сшитого из треугольных лоскутков. У меня была такая игрушка в детстве.
От внезапного возбуждения я почувствовал боль. Перед глазами поплыл туман, сердце учащённо заколотилось. Сунув фотографию под бумаги на столе, я воровато выглянул в приёмную. Не успел я порадоваться, что там никого нет, как на пороге появился посетитель. В лицо я его не знал – видимо, он пришёл ко мне впервые.
– Добрый день, вы доктор Арнесон? – услышал я. Проигнорировав его, я крикнул Роу, сидевшему у телефона:
– Скажи, чтобы подождали! Сразу принять не могу!
Вернувшись к себе в кабинет, я дрожащими руками запер дверь изнутри на ключ, схватил со стола фотографию и рухнул на ковёр. Я обливался потом, как в лихорадке. Лёжа на ковре, я нога об ногу сбросил туфли, затем, извиваясь, стянул с себя брюки и кальсоны. Мне казалось, что меня дёргают раскалёнными клещами. Оставшись лишь в рубашке и жилете, я положил фотографию между бёдер, прямо под самую беспокойную часть моего тела, которая вспухла так, словно имела дело не с непристойным снимком, а с укусами тропических муравьёв.
Содрогаясь не столько от удовольствия, сколько от боли и потери всякого контроля над собой, я задрал рубашку и принялся ласкать себя – если это можно было назвать лаской, эту отчаянную попытку получить облегчение. Думаю, прошло всего несколько мгновений – показавшихся мне вечностью. Затем случился взрыв. Меня выгнуло и подбросило так, что я ушиб затылок об пол; мои зубы стукнулись друг о друга. Чувствуя горячие липкие потёки на ногах, я лежал и приходил в себя. Понадобилось несколько минут, чтобы я смог окончательно стряхнуть наваждение. Я заставил себя подняться и тщательно вытереться носовым платком, а затем по возможности удалить поганые брызги с ковра. Я чувствовал себя совершенно вымотанным и обессиленным. Всё ещё раздетый, я присел на корточки, вслушиваясь в шум крови в ушах и пытаясь понять, отчего на меня накатила тяжёлая мутная волна стыда.