Снегирь даже не думал, кидаясь к священнику, что тем самым он может ловко увильнуть от мерзкого дела, — просто ринулся, и все.
Лишь потом, заботливо вытирая с его раны кровь, он понял, что его с собой не взяли, оставив подле отца Антония, и он еле слышно прошептал продолжавшему пребывать в беспамятстве священнику:
— Благодарствую, отче…
— Ты, ты и ты, — быстро указал Молчанов на тех, кого выбрал и, воровато оглянувшись на все ближе подступающую к крыльцу толпу, которая увеличилась до сотни, метнулся следом за вошедшими внутрь…
Все это я узнал только потом, а пока в душе все сильнее подавало голос тягостное предчувствие, что я безнадежно опаздываю.
Оно уже не просто шевелилось, а ворочалось во мне, как потревоженный медведь в берлоге, а значит, дебаты с несговорчивыми караульными надо срочно заканчивать, и если не выходит мирно, то пусть будет… как будет.
Я еще раз все прикинул.
Получалось не ахти.
Яузские ворота были построены хитро, и проход в них вел не по прямой, а зигзагом.
Но и деваться было некуда — казак с каждым моим ответом смотрел на меня все более недоверчиво.
Если так пойдет дальше, то еще чуть-чуть, и мне придется спешиваться, а это уж ни в какие ворота, даже… извилистые Яузские.
Эх, была не была…
— Говоришь, не в те, — протянул я. — Оно верно. Только словцо-то тайное, а потому… Ну-ка, подь сюда. — И поманил казака поближе.
Едва он подошел, как я тут же со всей силы звезданул его носком сапога, метя под подбородок, навскидку метнул нож во второго, ухватившегося за пищаль, и… выручай, Чалый.
Замешательство было недолгим. Вскоре раздались первые выстрелы.
Били на удивление метко — одна пуля вообще прошла в каких-то миллиметрах от моего виска, обдавая жаром, и вроде как легонечко куснула.
Проведя рукой по виску, я увидел на ладони кровь, но немного, а считать царапины, когда на кону жизнь, не стоит, и я ожег Чалого плетью, пытаясь ускорить его ход до предела.
Вообще-то московские улочки, даже относительно широкие, вроде Солянки, по которой я скакал во весь опор, не приспособлены для таких скачек. Приходилось все время орать случайным прохожим: «Пади! Пади!»
Впрочем, орал я недолго, вспомнив, что впереди меня ждут еще одни ворота — на сей раз в Китай-городе. Пришлось даже чуть сбавить ход, выехав на Варварку.
Окинув злым взглядом бывшие хоромы Федора Романова и столь же сурово высящийся по соседству с ним каменный дом на Английском подворье — хоть бы что-нибудь предприняли, заступившись за сына своего усопшего благодетеля Годунова! — я неспешно подъехал к последним на моем пути, если не считать кремлевских, воротам.