Я подозревала, что из всех его выдающихся качеств именно глаза сыграли со мной самую злую и жестокую шутку.
В своих попытках наладить контакт я была непреклонна ровно так же, как и неудачлива. За все то время, что мы здесь находились, трескотня моя не умолкала, а он, кажется, выработал к ней иммунитет. Поначалу я могла добиться хотя бы язвительных комментариев, но позже и их уже не удостаивалась.
Я говорила:
- Мы едем на шопинг, - и красноречиво поглядывала на часы, которые показывали позднее время.
И он снова надевал только что сброшенный с плеч пиджак.
Я заходила в отдел с мужской одеждой и брала летнюю цветастую рубашку:
- Она подойдет к твои глазам.
И он смотрел на меня стеклами очков, не обращая внимания на протянутую вещь.
Я заказывала бутылку шампанского в ресторане и придвигала к нему изящный бокал:
- Плесни себе тоже.
Он звал официанта и просил воды.
Он садился за руль, а я с промежутком в пять минут меняла наш маршрут, то задаваясь целью посетить СПА-салон, то заехать к давнишней подруге, то просто погулять в парке. Каллен не говорил ни слова и поворачивал в указанных направлениях.
Иногда в голове возникал вопрос: зачем мне вообще все это? Зачем я так отчаянно пыталась ему понравиться? Но когда он пускал свой снисходительных взгляд или вздергивал бровь, что получалось весьма эффектно, во мне словно дрожжевое тесто поднималась доселе незнакомая ярость, которую невероятно сложно было контролировать.
Точкой невозврата стал шестой день моего пребывания в Каннах.
Вечер выдался погожим: прохладным, но теплым и достаточно светлым. Прогуляться мне захотелось нестерпимо, требовалось восстановить утраченное равновесие. Слоняющийся рядом Каллен не укреплял мое душевное спокойствие: мне казалось, что все изнутри из-за него жжется, как от реагента.
Часов около десяти мы вышли из отеля и отправились по набережной, я чуть впереди, а Каллен тащился сзади. Снова нельзя было понять, что творится у него на душе.
Для прогулки я принарядилась на славу: свободное дизайнерское платье из шелка воздушно-голубого цвета, распущенные волосы, эффектный макияж. Легкость наполняла меня, и о ложке дегтя можно было забыть, если бы не одной обстоятельство, упорно возвращающее меня с небес на землю: туфли, изумительно подходящие к платью, безбожно натирали.
О том, что рядом со мной Каллен, забыть не представлялось возможным. Ударить перед ним в грязь лицом мое самолюбие не позволяло. Я проявляла чудеса мужественности и опыта, чтобы походка моя оставалась под стать образу – плавной и летящей.