К счастью, все было тихо. Он в полутьме спустился по узкой лестнице – деревянные ступеньки скрипели, перила слегка пошатывались. Выйдя на воздух, прочел табличку с названием переулка – оно ничего ему не сказало. Добрался до ближайшего перекрестка, проводил взглядом чей-то паровой экипаж.
Час от часу не легче – он, похоже, в столице. Почему? С какой стати?
Снова подкрался страх. Генрих отогнал его мучительным усилием воли. Но сохранять выдержку с каждой минутой становилось труднее.
И еще – была в окружающих декорациях странность, которую Генрих видел, но никак не мог сформулировать. Некая деталь, выпадавшая из привычной картины мира.
Он постарался сосредоточиться. Ладно, что у нас тут? Дом напротив – длинный, трехэтажный, из бурого кирпича, без балконов. В цокольном этаже – «Кафе-кондитерская Креппа и Гайера» с фигурками из марципана в витрине. Рядом – фонарный столб. Мимо тащится телега с углем. По тротуару семенят под ручку две барышни. Сам тротуар идеально выметен, под ногами у Генриха – крышка канализационного люка с дырками и надписью по периметру: «2-й чугунно-литейный». Даже насечки есть против ржавчины – грубые, еле-еле мерцают…
Генрих пошатнулся.
Мерцают?
Он что – снова видит чернильный свет?
А вчера…
Мир перед глазами взорвался. Второй раз за сутки воспоминания накрыли волной. Боль раздирала, жгла изнутри – хуже, чем в те минуты, когда он снимал клеймо. Генрих упал бы, но успел схватиться за стену, распластался по ней, прижимаясь лбом к ледяным камням. Вытерпеть, только не отключаться, не утонуть в багрово-чернильной мгле…
– Молодой человек, вам плохо?
Он еще несколько секунд подождал, приходя в себя, потом оглянулся. Благообразный старичок, остановившись рядом, смотрел участливо.
– Нет, – сказал ему Генрих, – все хорошо. Минутная слабость.
– Может, все же к врачу? Тут за углом есть частная практика, доктор Шиндер – превосходный специалист…
– Спасибо. Это совершенно излишне.
Боль и в самом деле почти утихла, отодвинулась куда-то за грань – словно пес, захлебнувшись надсадным лаем, заполз обратно в конуру. Восприятие изменилось, как будто убрали фильтр. Краски вокруг стали кричаще-яркими, звуки (даже самые обыденные, вроде скрипа колес и чириканья воробьев) звучали как музыка, запахи из кафе дразнили, заставляя глотать слюну.
Разыгравшийся аппетит мешал нормально соображать. Точнее, даже не аппетит, а лютый, звериный голод. Ощущение было, что Генрих не ел дня три. Он двинулся было к кондитерской, но на входе притормозил. Пирожными сыт не будешь. Хотелось мяса – жареного, горячего, жирного, истекающего восхитительным соком, чтобы навалили целое блюдо с горкой, а потом принесли добавку. И картошки тоже хотелось, чтобы с румяной корочкой, прямо со сковородки, и свежего душистого хлеба…