— Батюшка готов?
— Готов, давно готов! Вот только старый слуга предан прежнему господину и с ним могут быть затруднения.
— Я думаю, он не будет нам помехой.
— Да, но возникло еще одно препятствие.
— Запомните, барон, нет препятствий, есть негодно выполненная работа! Каков его характер?
— Юнец! Он вновь объявился.
— Да, это действительно усложняет дело. Уж больно прыток, наш пострел.
— Дозвольте сказать, господин князь.
— Не томите, барон!
— Парнишка по слухам вращается в цирковых кругах, там нравы вольные…
— Вот и займитесь этим. Неужели не сыщется среди них хоть одна фройляйн, не сильно обремененная моральными принципами? И спешите, помните, фрау Катерин может поехать с Вами, если ее дочь поедет со мной.
— Уже бегу! Только один вопрос князь. Завтра?
— Завтра! И это решено. Этот простофиля царь отверг ультиматум кайзера и сам обрек свою страну на позор и неисчислимые бедствия. Завтра кляча-история с шага перейдет в галоп.
Глава 19. Напрасные надежды. 31 июля 1914 года
«Были яркие речи и смелые жесты
И неполных желаний шальной хоровод.
Я жених непришедшей прекрасной невесты,
Я больной, утомленный урод».
Саша Черный
Девушка проснулась, когда солнце стояло уже в зените. Она сладко потянулась и мимоходом глянула на ходики, висевшие на стене, и аж подпрыгнула: была четверть двенадцатого. Сегодня же 31 июля! День, когда должны огласить завещание. Как она чуть не забыла! Как она могла проспать? В одной ночной рубашке Наталка выскочила из спальни и остановилась, пораженная ночной тишиной дома. Все спят? Через заднюю дверь она вышла во дворик особняка. На скамеечке по-стариковски сидели, крутили цигарочки и беседовали Тихоныч и Ахметка. Вернее беседовал один Ахмет: он рассказывал Тихонычу последние московские сплетни, до которых дворницкая порода были большие знатоки.
— Тихоныч! — окликнула старика девушка, нисколько не смущаясь, что она прочти раздета.
— Что дочка?
— Все спят, а разве не сегодня нотариус приедет?
— Ой, беда! — по-стариковски всплеснул руками Тихоныч. — Запамятовал, старая я развалина! Давай, дочка, беги, буди маму. А я мигом самоварчик поставлю.
Но ее уже и след простыл.
— Мама! Мама! — дочка ворвалась в мамину комнату и принялась тормошить ее. — Времени посмотри сколько! Скоро нотариус приедет. Надо папу разбудить!
«Честь» побудки похмельного, поле бурных возлияний, отца семейства принадлежала Екатерине Михайловне.
Чудо, но они успели! И в назначенный срок все семейство Воиновых чинно восседало в гостиной за большим столом. Чуть в стороне, в кресле расположился представитель заинтересованной стороны — Дворянского земельного банка, один из его управляющих, некто господин Штоц. Воинов-отец, надо отдать ему должное, выглядел более чем достойно после вчерашних обильных возлияний в Московских трактирах. Наталка представляла, каких трудов ему это стоило. Он даже умудрился побриться! Воинова-мать сидела в своей обычной позе: склонившись и уткнув глаза в стол. Но ее рабски-покорная поза не могла обмануть дочь — Екатерину Михайловну выдавали прежде бесцветные, а сейчас бесстыдно алеющие распухшие губы, да, не вязавшиеся с ее обликом, полные счастья глаза, коими она изредка стреляла в то место в гостиной, которое облюбовал герр Штоц. Барон сидел в спокойно расслабленной позе, которая как бы говорила, что он посторонний при действе, которое намечалось. Однако внимательные глазки брезгливо следили за отцом, тревожно — за дочерью и победно — за матерью. Взгляды, коими одаривал барон фон Штоц членов семейства, напомнили Наталке о подозрениях Николки и заставили быть настороже. Поэтому Воинова — дочь внешне выглядела абсолютно спокойной, надев на себя беспроигрышную маску пай-девочки, однако внутри ее поселилась тревога.