По сравнению с залитым ярким солнцем двором, в конюшне царил полумрак. Мне пришлось подождать, пока не привыкнут глаза. Затем я рассмотрела длинный ряд стойл, отделенных друг от друга деревянными перегородками со вставками из кованого железа. Перед ними тянулась кормушка с сеном. Лошади обнаружились лишь в трех стойлах. Первая – самая обычная верховая, затем неплохая упряжная и, наконец, простая гнедая трудяга, какие, по идее, встречаются на фермах. Очередное подтверждение, что настали непростые времена, думала я, вспоминая чистокровных скакунов, которых когда-то держала семья Уильяма.
Несмотря на искривленные ноги, Кинс передвигался на удивление живо. Он уже дошел до последнего стойла и поманил меня к широкой двери. Она вела в амуничник, где хранились уздечки, седла и упряжь. Я вдохнула смесь из запахов чистой кожи, жира для смазывания и воска. Сбруя висела достаточно высоко, чтобы отвадить мышей и крыс, но все еще на том уровне, где снять ее можно было без особого труда. Пусть война и разрушила жизни многих людей, здесь, очевидно, по-прежнему придерживались определенного порядка.
Кинс распахнул большой деревянный сундук, где лежали тщательно скрученные бинты для хвостов и сложенные попоны. Порывшись под слоями шерсти и джута, конюх извлек небольшой хлопковый мешочек, стянутый шнурком, и выпрямился, хрустнув пораженными артритом суставами. Затем немного поколебался, но все же сунул этот мешочек мне в руки.
– Вот. Берите, – грубовато буркнул он.
Узловатая рука Кинса на мгновение коснулась моей, и я вдруг ощутила странный импульс, будто меня слегка ударило током. Все-таки в этом человеке таилась некая магия. Может, поэтому он меня и не выдал. Я развязала шнурок и высыпала содержимое мешочка в ладонь. В нее приземлилось нечто теплое, размером с камешек, но легче и не такое твердое. Я перевернула предмет, внимательно рассматривая, и ощутила, как он стал горячее. Откуда там брался жар, непонятно, однако вскоре мне пришлось перекладывать его из одной руки в другую, чтобы не обжечься.
Кинс хмыкнул.
– Жжется! Конечно, вам будет. Не всем, а вам – да. Не надо бояться, госпожа. Ничего он вам не сделает. А может, и подсобит.
Теперь речь Кинса стала напоминать то, как разговаривали в моей семье, по крайней мере, не в обществе вышестоящих господ или когда не надо было соблюдать приличия. В лицо вдруг ударил порыв ветра, поиграл волосами, вытягивая пряди из-под хлопкового чепца. Я огляделась – двери были закрыты, да и в амуничнике все казалось нетронутым.
Кинс посмеивался.
– Никогда не видали жеребячий хлеб, госпожа? Таким, как вы, положено знать.