И тут же вздрогнула и сжалась в клубок. Села на кровати, испуганно стиснув колени руками, совсем как делала недавно в душе, и уставилась на него серебристыми глазами. Жалобно позвала:
– Алекс…
Но было поздно. Спазмы уже раздирали его внутренности, ломали хребет, выворачивали суставы. Алекс захрипел, низко пригибая голову к полу и стремительно превращаясь в огромного бурого зверя, лохматого и оскалившего пасть. Он зарычал низким голосом, переступая с ноги на ногу и не сводя глаз с девушки, замершей перед ним на кровати.
«Если она не дура, то перекинется, – еще бились в голове угасающие человеческие мысли, – если не дура…»
Он сделал еще шаг к жертве, шумно втягивая влажным темным носом запах, исходивший от ее тела. Самка… такая голая, ждущая его самка… его вторая половинка…
– Не убивай меня, – попросила Эльза так, словно это могло его остановить, – прости, я не знаю, что со мной происходит.
Алекс оскалил зубы, капая слюной на пол. Ее плечи обреченно поникли.
– Ты сделаешь это, да? Уже слишком поздно? Я не смогу обернуться, – она в отчаянии стиснула руки, – я почему-то больше не могу оборачиваться, Алекс!
Он весь подобрался, присел на задние лапы, готовясь к прыжку. И когда мощное звериное тело Алекса уже выстрелило в воздух, Эльза втянула голову в плечи и сквозь слезы прошептала:
– Пожалуйста, если я умру, найди способ спасти нашу дочь.
Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
Будучи девушкой рациональной, Эльза не верила в любовь с первого взгляда. Она вообще в любовь не верила, потому что никогда ее не видела. Отец уважительно относился к матери, много раз на людях приобнимал ее за талию и оставлял легкий поцелуй на щеке, но порывы супружеской нежности случались именно на людях. Дома родители вели себя, как деловые партнеры или давно притерпевшиеся друг к другу соседи. Ни взгляда, ни лишнего касания, только вежливые «спасибо», «пожалуйста» и «доброй ночи».
Мать, конечно, смотрела на отца с гораздо большим обожанием, чем он – на нее, но все равно иногда Эльзе казалось, что это обожание походит на актерскую игру. Они с родителями и Крисом много раз бывали в театре, посещали все премьеры в сезоне и наблюдали за перформансом на сцене. Хорошая актриса может заставить зрителя беспрекословно поверить, что не проживет и дня без своего героя. Ее глаза горят в свете софитов, когда она смотрит на него, стоя на самом краю помоста и прижимая руку к груди так, словно вот-вот кинется вниз.
Но что за огонь полыхает в ее зрачках? Истинная любовь к мужчине, которой актрисе удалось проникнуться благодаря таланту? Нет. Это только ширма, иллюзия для доверчивых наблюдателей, за которой скрывается настоящая причина – любовь к себе. На пике страстной и эмоциональной речи, когда погруженный в темноту зал сидит в молчании и ловит каждый звук и каждое, даже самое тихое слово, актриса любит себя и любуется собой. Она наслаждается гаммой собственных переживаний, которые испытывает на виду у восторженной публики. Без этой гаммы она – никто. И без своего партнера по сцене, соответственно, тоже.