– Да, она вполне могла начать стрелять через окно. Если бы решила, что видит Юсефа.
– Сейчас, дома, я опять думал про Эвелин, – продолжал Эрик. – Я увидел ее между деревьями. Она медленно шла к дому, в одной руке несла дробовик, и дуло волочилось по земле.
– И?..
– Если человек боится за свою жизнь, разве он станет так носить ружье?
– Нет.
– Я подумал, что она ушла в лес, чтобы покончить с собой, – сказал Эрик. – Джинсы были испачканы на коленках. Она наверняка встала на колени во влажный мох, направив дуло в лоб или в грудь, но потом передумала, не решилась. Вот что я думаю.
Эрик замолчал. Услышал, как комиссар тяжело дышит в трубку. Где-то на улице завыла автомобильная сигнализация.
– Спасибо, – сказал Йона. – Поеду поговорю с ней.
Пятница, одиннадцатое декабря,
вторая половина дня
Допрос Эвелин должен был проходить в одном из кабинетов тюрьмы. Чтобы сделать унылую комнату уютнее, кто-то поставил на письменный стол красную жестянку с рождественским печеньем и икеевский подсвечник с электрическими свечами на окно. Эвелин и ее сопровождающий из группы поддержки свидетелей уже сидели на своих местах, и Йона включил запись.
– Я знаю, что мои вопросы могут показаться сложными, – тихо сказал он и глянул на девушку. – Но я был бы благодарен, если бы вы ответили на них как можно подробнее.
Эвелин молча рассматривала свои колени.
– Потому что я не думаю, что молчание пойдет вам на пользу, – мягко добавил комиссар.
Эвелин даже не шелохнулась, продолжая созерцать коленки. Сопровождающий, мужчина средних лет с пятнами щетины на лице, равнодушно взирал на Йону.
– Я начну, Эвелин?
Она покачала головой. Комиссар ждал. Наконец она подняла подбородок и встретилась с ним взглядом.
– Вы пошли в лес с ружьем, чтобы покончить с собой? Или нет?
– Да, – прошептала она.
– Я рад, что вы этого не сделали.
– А я нет.
– Вы уже пытались делать это?
– Да.
– Раньше?
Она кивнула.
– Но не до того, как явился Юсеф с тортом?
– Нет.
– Что он сказал?
– Не хочу об этом думать.
– Почему? Из-за того, что он сказал?
Эвелин выпрямилась на стуле и сжала губы.
– Не помню, – еле слышно произнесла она. – Вряд ли он сказал что-то особенное.
– Вы собирались застрелиться, – напомнил Йона.
Девушка поднялась, подошла к окну, выключила и снова зажгла подсвечник, вернулась на стул и села, сложив руки на животе.
– Неужели нельзя оставить меня в покое?
– Вы этого хотите? Именно этого?
Эвелин кивнула, не глядя на комиссара.
– Нужен перерыв? – спросил сопровождающий.
– Я не знаю, что с Юсефом, – тихо сказала Эвелин. – У него что-то с головой. Так всегда было… в детстве он дрался – слишком жестоко, слишком опасно. Ломал мои вещи, не хотел, чтобы у меня что-то было.