– Мне нужен мой папа.
– Мне нужна ты.
– Вот в это не верю.
– Почему…
– Потому что ты просто хочешь распоряжаться мной, – отрезала Симоне.
Эрик сделал круг по комнате, остановился.
– Твой отец на пенсии, он ничего не сможет сделать.
– У него остались связи.
– Он так думает. Он думает, что у него остались связи, думает, что он все еще комиссар. Но он всего лишь обычный пенсионер.
– Ты не знаешь…
– Беньямин – не хобби, – оборвал Эрик.
– Мне наплевать, что ты говоришь.
Симоне посмотрела на телефон.
– Если он приедет, я не смогу здесь оставаться.
– Ну и не оставайся, – тихо сказала она.
– Все, чего тебе хочется, – это чтобы он явился сюда и сказал, что я виноват, что во всем виноват я. Как когда мы узнали, что Беньямин болен: во всем виноват Эрик. Я понимаю, тебе удобно обвинять меня, но мне…
– Ты ведешь себя несерьезно, – с улыбкой перебила Симоне.
– Если он приедет, я уйду.
– Наплевать, – процедила Симоне.
У Эрика опустились плечи. Симоне, стоя вполоборота к нему, набирала номер.
– Не делай этого, – попросил Эрик.
Она не смотрела на него. Он знал, что не может остаться. Когда приедет Кеннет, находиться в доме будет невозможно. Эрик огляделся. Здесь нет ничего, что он хочет взять с собой. В тишине он услышал гудки, увидел у Симоне на щеке тень от ресниц.
– Пошла ты к черту, – сказал он и вышел в прихожую.
Обуваясь, он слушал, как Симоне разговаривает с Кеннетом. Со слезами в голосе она просила отца приехать как можно быстрее. Эрик снял с крючка куртку, вышел из квартиры, закрыл и запер дверь. Спустился по лестнице, постоял, подумал, что надо бы вернуться и сказать что-нибудь, объяснить Симоне, что это несправедливо, что это его дом, его сын, его жизнь.
– К черту, – тихо повторил он и вышел из подъезда на темную улицу.
Симоне стояла у окна. Собственное лицо казалось ей в вечерней темноте прозрачной тенью. Увидев, как старый отцовский “ниссан-примера”, вопреки всем правилам, паркуется во втором ряду у подъезда, она еле сдержала слезы. Когда в дверь постучали, она уже ждала в прихожей. Открыла дверь на цепочке, прикрыла, сняла цепочку и попыталась выдавить улыбку.
– Папа, – выговорила она. Тут же полились слезы.
Кеннет обнял ее. Ощутив хорошо знакомый запах кожи и табака, исходящий от отцовской куртки, Симоне на несколько секунд перенеслась в детство.
– Вот я и приехал, милая, – сказал Кеннет.
Он уселся на стул в прихожей, посадив дочь на колени.
– Эрика дома нет?
– Мы расстались, – прошептала она.
– Ох ты.
Кеннет выудил носовой платок, Симоне сползла с его коленей и несколько раз высморкалась. Потом Кеннет повесил куртку на крюк, заметил, что одежда Беньямина не тронута, обувь на месте, а рюкзак прислонен к стене у входной двери.