Мне пришлось служить во стольких странах и иметь дело со столькими людьми, что грехом для меня было бы пытаться развесить на них ярлыки. Я рассказываю вам, что видел, а уж строить умозаключения — это ваше дело. Шотландия и шотландцы мне не понравились: местность я нашел сырой, а людей — грубыми. Они наделены превосходными качествами, жутко утомляющими меня: бережливостью, прилежанием и постнолицым благочестием, а девушки их по большей части милые, но могучие создания, весьма, без сомнения, привлекательные в постели для тех, кто является любителем такого сорта женщин. Один мой знакомый, спознавшийся с дочерью шотландского священника, описывал, что их любовные утехи скорее напоминали борцовский спарринг с драгунским сержантом. Жителей Шотландии я нашел чванными, враждебными и жадными, они же нашли меня наглым, самоуверенным и хитрым. Но это по преимуществу; были и исключения, как вам предстоит убедиться. Лучшее, что я обнаружил здесь, были портвейн и кларет, в которых шотландцы знают толк, а вот их пристрастия к виски я никогда не разделял.
Местечко, куда меня направили, называлось Пэйсли — это недалеко от Глазго, и когда я услышал об этом, едва не тронулся умом. Но сказал себе, что через несколько месяцев снова вернусь в Одиннадцатый, и это средство необходимое, хотя и сулит разлуку со всем тем, что я называю настоящей жизнью. Опасения мои подтвердились, и даже более чем, ну а насчет того, чего особенно опасался — что там, дескать, умереть можно со скуки, — я просчитался. И еще как.
В ту пору во всех промышленных районах Британии наблюдались большие волнения. Это мало что значило для меня: мне всегда было недосуг интересоваться такими вопросами. Рабочий люд лихорадило, ходили слухи о бунтах в фабричных городах, о ткачах, разбивающих станки, об арестах чартистов,[22] но нам, молодежи, было на это наплевать.[23] Если вы взросли в своем поместье или в Лондоне, для вас такие вещи ничего не значат. Я понял лишь, что работяги учиняют мятежи, желая меньше работать и больше получать, а владельцы предприятий готовы хоть лопнуть, но не пойти им навстречу. Может, там крылось и еще нечто, но я сомневаюсь, и никто меня не убедит, что там было что-то глубже, чем борьба между этими двумя силами. Так было всегда, и так всегда будет, пока один человек заставляет другого делать то, чего тот не хочет, и пусть дьявол утащит в ад неудачника.
Добычей дьявола, судя по всему, должны были стать рабочие, и в этом ему помогало правительство, а солдаты служили орудием правительства. Войска были направлены на поимку агитаторов, зачтен Акт о бунтах, и то тут, то там происходили стычки; несколько человек погибло. Сейчас, положив свои денежки в банк, я совершенно нейтрален, но тогда, слыша, как все кругом проклинают рабочих, кричат, что их надо вешать, пороть и отправлять на каторгу, я был всей душой за это, как сказал бы герцог Веллингтон. Теперь, в наши дни, вы даже представить себе не можете, как далеко все зашло: работный люд воспринимался как враг, словно какие-нибудь французы или афганцы. Врага необходимо было уничтожить, и призваны это сделать мы, солдаты.