— Ты мне сейчас напомнил мое детство. Я как-то тяжело заболела, и доктор прописал какое-то отвратительное лекарство. Я не хотела его глотать. Меня уговаривали, стращали, но я не соглашалась. Тогда меня обманули. Мать оказала, что если я выпью ложку, то мне дадут конфету — большую, шоколадную, с очень вкусной начинкой. Я поверила и проглотила лекарство, но конфетки не получила.
— Ты… ты… как ты смеешь, Елена?
— Вот и твои разглагольствования о будущем, о социализме, о счастье всех — это та же конфетка, которую никто и никогда не получит. Вы водите за нос, обманываете несчастных людишек, соблазняете их будущим, как магометан раем с гуриями, лишь бы самим…
— Замолчи, дрянь!
Мандриков шагнул и поднял руку. Она лишь выпрямилась и презрительно бросила:
— Бей! Когда не хватает правдивых слов, хватаются за дубинку.
Мандриков круто повернулся и вышел из комнаты. Вслед несся голос:
— Ты убегаешь потому, что тебе нечего ответить, потому что я права!
Чужая, чужая, совсем чужая, — сверлило мозг. Он прошел мимо испуганной Груни, которая торопливо крестилась, и не помнил, как оказался на улице. Было уже поздно. Гуляки утихомирились, и только кое-где еще изредка раздавались голоса.
Михаил Сергеевич шел бесцельно и вспомнил слова Елены. Так могла говорить лишь женщина, которая не Любит его, не разделяет его взглядов. Недаром же против женитьбы был Берзин. Мысль об Августе Мартыновиче отвлекла Мандрикова. Где сейчас он и его товарищи?
Как там Мохов? Наташа очень переживает его отъезд. Это Михаил Сергеевич видит по лицу. У нее красные, опухшие веки.
Любит она Антона и он ее. Как я Елену, сказал себе Михаил Сергеевич и его потянуло к жене. От этого стало еще горше. Любил он ее и ничего не мог поделать. Отчаяние охватило Мандрикова. Он огляделся и увидел, что стоит перед крыльцом амбулатории. Свет в окнах говорил о том, что Нина Георгиевна еще не спала. Мандриков постучал. Ему хотелось поговорить с Ниной Георгиевной, всегда внимательной и понимающей.
Молодая женщина была не одна. У нее оказались Наташа и Бучек, которому Нина Георгиевна меняла повязку. Михаил Сергеевич поздоровался, но приветствие у него прозвучало невесело.
— Что-нибудь случилось? — От Бучека не укрылось расстроенное лицо Мандрикова.
— Насморк схватил. Вот и пришел за помощью к нашему эскулапу.
Все поняли, что Мандриков отговорился, Нина Георгиевна женским чутьем угадала: опять Елена чем-то его обидела. Ей хотелось его успокоить.
— Вовремя пришли. Сейчас чай будем пить.
Она кончила перевязку и захлопотала у печки.
— Ну, а ты чего хмурая? — Мандриков присел рядом с Наташей. — Все о своем Антоне скучаешь?