Сэм ждал этой команды. Он достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист и, отодвинув в в сторону лампу, развернул его, разгладил на столе. Это был схематический план новомариинского поста.
— Великолепно исполнено! — восхитился Перепечко и указал на красный крестик: — Это здание ревкома, а это, — его палец заскользил по бумаге от одного зеленого крестика к другому, — радиостанция, дом Сукрышева, дом Петрушенко, дом Бесекерского и Тренева. Все ясно.
— Вы читаете карту, как пастор утреннюю молитву, — похвалил Рули. Он выбил трубку и убрал ее в карман. — Ревком завтра должен быть уничтожен.
И хотя все ждали этих слов, прозвучали они как-то неожиданно и жутко.
Рули продолжал:
— Операция, которой я даю имя «Белый медведь», начнется в десять утра. Она должна быть молниеносна и сокрушительна, как удар медвежьей лапы по нерпе. Наш удар будет точен. Сейчас ревкомовцы ни о чем не подозревают. Они довольны тем, что договорились с шахтерами, которые сейчас пьют плохую водку в салоне очень толстой женщины…
— Толстая Катька, — услужливо подсказал Трифон Бирич.
— Пусть она будет толста, как все Кэт мира, лишь бы точно выполнила то, что ей сказано, — ответил спокойно Рули.
— На нее я над… — Бирич проглотил окончание, вспомнив замечание американца, и поправился: — Она сделает то, что необходимо.
Рули удовлетворенно кивнул и обратился к колчаковцам:
— Слушайте внимательно, я даю каждому приказ! Он должен быть выполнен точно. Если приказ не будет выполнен, я сам расстреляю оплошавшего. — Голос Рули звучал холодно, так же холодно блестели его глаза.
Ночь над Ново-Мариинском лежала беззвездная и ветреная. В воздухе чувствовалось приближение пурги, но на это мало кто обращал внимание. Шумно было в кабаке Толстой Катьки. Шахтеры, довольные тем, что размолвка с ревкомом закончилась, гуляли легко и весело В табачном чаду слышались голоса:
— Мандриков — наш. Как душевно говорил!
— А Булат, а Бучек? И чего мы на них озлились? Бандитами называли. Они же нашей шахтерской косточки.
— Все это колчаковцы смуту сеют…
— Им самим добраться хочется до власти…
— …Власть ревкома — наша… Катька, водки!
— А сегодня ночка наша. Эй, давай еще вина…
Рекой льется водка в кабаке Толстой Катьки. Хмелеют шахтерские головы, тяжелеют от подмешанного кабатчицей дурмана, бессмысленными становятся глаза и разговоры путаными. Ты взвизгивает, то переходит на глухие басы и хрипит гармошка. Пьяные голоса поют:
Эх, шарабан мой, американка,
А я девчонка да шарлатанка.
Куплеты, занесенные из владивостокского кафе-шантана, перебивает песня обездоленного: