— Сэм слишком молод для такого дела, — осудил Рули. — И ты, старый дог, хочешь послать меня подтирать за Стайном его понос.
— Ты догадлив, как старый шакал, — кивнул Томас и доверительно продолжал: — Понимаешь, Рули, надо тебе идти. Кто, кроме тебя, сейчас быстро переберется через Берингов пролив? На той стороне, так близко от нас, подняли красный флаг. Его надо опустить и отучить большевиков от этой дурной манеры.
— Что же, я согласен. К тому же я еще не видал живых большевиков. Да и со Свенсоном разопью бутылочку.
— О кэй! — Томас раскрыл папку, лежавшую у него под рукой, и взял верхний лист. — Тебе, Рудольф, придется зазубрить, как школьнику, несколько чертовски трудных русских имен. Они принадлежат, тем, с кем тебе придется иметь дело, если не сможешь связаться со Стайном или Свенсоном.
— Они в Ново-Мариинске? — вынул трубку из зубов Рули.
— Наш консул во Владивостоке советует прежде всего установить контакт с коммерсантом Биричем. Запомнишь? Бирич.
— Бирич, Бирич, — повторил Рули. — Бирич. Это не так трудно.
— Другие имена будут посложнее, — предупредил Томас. — А этот Бирич крупнейший русский коммерсант. Он…
Рули слушал, полузакрыв глаза и посасывая трубку. Так он все хорошо запоминал.
Ледяной ветер крутил над Владивостоком снежные вихри, раскачивал фонари. Их свет тревожно метался по стенам зданий, по мостовой. Был поздний вечер. По улицам пробегали редкие прохожие, пряча лица в воротники, громыхали трамваи с заиндевевшими окнами, изредка проходили патрули международной полиции. Холод и снег загнали всех в дома, в рестораны, поближе к теплу и свету.
И только какие-то люди прятались от прохожих в темных углах подъездов, а когда вблизи никого не было, торопливо наклеивали на стены домов, на заборы, афишные тумбы и бока трамваев небольшие квадратики бумаги. Когда первый трамвайный вагон возвратился в депо, листовку на его красных стенках увидел рабочий ночной смены. Он подошел поближе и, поправив на переносице простенькие очки, стал читать, шевеля губами: «Товарищи рабочие Владивостока!
Граждане!
16 декабря рабочий пролетариат далекого Анадырского края сверг ставленников Колчака и интервентов и установил законную власть Советов. Над Ново-Мариинском гордо реет красный флаг революции и свободы…»
Полицейские, военные патрули разгоняли народ, соскребали листовки, хватали тех, кто читал вслух или выражал одобрение, но о советской власти в Анадырском уезде уже знал весь Владивосток.
В маленькой комнате домика, что неприметно стоял в переулке у мельницы на Первой речке, уютно, шумел самовар, За столом сидел товарищ Роман. Он просматривал утренние газеты. Товарищ Роман изменился. Он отпустил острым клинышком бородку и усы, концы которых закручивал колечками.