Исчезла натянутость. Мандрикова и Елену Дмитриевну окружили и стали поздравлять, но Берзин и Оттыргин не подошли к ним.
Михаил Сергеевич чувствовал за шумными поздравлениями и улыбками скрытое неодобрение его выбора, но изменить уже ничего не мог. Он достал из кармана исписанный листок, над которым сидел утром, протянул его Треневу.
— Прочти вслух. Прошу тишины, товарищи!
Тренев, довольный вниманием Мандрикова, начал:
— «Акт. Мы, нижеподписавшиеся, Михаил Сергеевич Мандриков и Елена Дмитриевна Чернец, члены Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, настоящим актом по обоюдному соглашению вступили в брачный союз для совместной борьбы за лучшую жизнь, а также делить и невзгоды, встречаемые на пути к лучшему…»
Члены ревкома с удивлением слушали этот любопытный документ. Берзин понимал, сколько пережил Мандриков, чтобы написать его. Он называл ее товарищем по борьбе. Он верит, что Елена Дмитриевна будет достойна и его и его товарищей.
Тренев продолжал читать:
— «Взаимные наши отношения должны руководиться только совестью каждого из нас. По обычному, праву современного человечества будущее потомство должно идти, по линии мужской, для чего Елена Чернец записывается в посемейный список как Елена Дмитриевна Мандрикова. Все вышеизложенное в полном сознании подписываем»[3].
Тренев кончил читать и осторожно опустил листок на стол.
Михаил Сергеевич взял лежавшую около чернильницы ручку и подписал акт. Он протянул ручку Елене Дмитриевне.
Она решительно шагнула вперед и размашисто поставила свою подпись. Взглянув в лицо Мандрикову, громко, чтобы слышали все, проговорила:
— Ты мой муж!
Он с любовью смотрел в ее зеленоватые глаза. От пережитого волнения лицо ее светилось, и она была очень хороша в эту минуту. Члены ревкома, измученные жизнью и непрерывными тревогами, истосковавшиеся по женской любви и ласке, залюбовались ею, а кое-кто просто по-мужски завидовал Мандрикову.
Только взгляд Берзина не смягчился. Он, сжав губы, хмуро следил за происходящим. Он хотел счастья Михаилу Сергеевичу, но эта зеленоглазая высокая женщина не принесет, ему радости.
В ней он чувствовал врага, хитрого, умного врага, который уводил от него друга. Августу Мартыновичу хотелось крикнуть Мандрикову, что это не та женщина, но, взглянув на них, он крепче сжал кулаки. Изменить что-либо он не мог.
— Чтобы акт был законный, нужны подписи свидетелей, — сказал Тренев. — Разрешите мне первому…
Он так подобострастно смотрел на Мандрикова, что тому стало не по себе, но он ответил:
— Конечно, — хотя Мандрикову хотелось, чтобы первой стояла подпись Берзина.