— Куда ты отправился?
— До ветру, — нашелся Герган.
— А чего оделся, будто собрался куда?
— Оделся и все, чего ты за каждым моим шагом следишь? Маленький я, что ли?
— Я тебя породила, я и должна за тобой следить, — сказала она, загораживая ему дорогу.
— Пусти меня!
— Никуда ты не пойдешь!
— Мама!
— Я тебе не мать, коли ты меня не слушаешься, — в ее голосе прозвучали металлические нотки и она положила свою мозолистую руку на его грудь.
— Вернись, я тебе говорю!
Герган тяжело вздохнул. Опустив голову, подошел к лавке и сел.
— Куда ты собрался? — спросила Вагрила, присаживаясь рядом с ним. Ее корявые пальцы дотронулись до его лица. Нежность переполнила ее сердце. «Никуда мы, матери, не годимся. Слишком уж мы слабы», — подумала Вагрила, и уже ласково обратилась к Гергану: — Скажи мне, сынок, куда же ты все-таки собрался?
— Эх, мама…
— Скажи! — Ее взгляд ласково скользил по его лицу.
— Я обещал товарищам… Будем разбрасывать листовки…
— Ох, горе мне с вами, дети. И когда, сынок, ты ума наберешься? — горестно промолвила Вагрила. — Мало того, что в солдаты половину парней взяли, так еще не хватает, чтобы другую половину в тюрьму посадили… Ты, что не понимаешь этого? Или ты в гроб хочешь меня загнать? Ну, что ж, загоняй, коли тебе не жаль меня, но хоть себя-то пожалей… Вам, молодым, кажется, что весь мир создан для вас, но вы еще ничего не научились любить. А знаешь ли ты, что значит пережить собственное дитя? Об этом ты подумал, когда обещал? Можно ли так легко давать обещания?
— Это великая борьба, мама, ты должна гордиться гем, что твой сын в числе первых…
— Перестань, бога ради, — прошептала Вагрила, прикрывая ему рот ладонью.
— О первых, мама, люди песни слагают.
— Я тебе, не мачеха, мне ты надобен, а не песни. Даже если тебе завтра на площади памятник поставят, все равно не пущу. Мал ты еще, не окреп, вот зараза и липнет к тебе. Когда тебя еще на свете не было, я тебя под сердцем чувствовала. А сейчас мне нужны твои глаза, а не песни и речи. Скажи, сынок, когда же ты, наконец, поумнеешь?
Вагрила встала и пошла, но ноги не держали ее. Она оперлась о косяк двери. Потом закрыла глаза и тихо сказала:
— Иди уж, раз обещал, но скажи им, чтобы не рассчитывали на тебя.
Герган боком шагнул через порог.
— Погоди, — тихо сказала она, — послушай, что скажу. Ежели бы ты меня ослушался, бог весть, что я могла бы натворить, я вот даже топор приготовила… Но раз уж ты обещал — иди… Но и я пойду с тобой.
Ослабели, бывшие еще недавно такими сильными, руки Вагрилы. Грудь ее судорожно вздымалась. Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос. На ее искаженном мучительной гримасой лице, как утренняя роса, засеребрились слезы.