Мишо Бочваров продолжал идти впереди, прокладывая дорогу сквозь густую толпу. Наконец они добрались до городского правления и поднялись на второй этаж.
— Не сердитесь на него, что он запоздал! Никто в этом не виновен, — сказала она Бончуку, который с улыбкой пожимал Мишо руку.
— Ничего, не поздно и сейчас, — ответил Бончук. — Завтра поедешь на фронт с гвардией, ты же служил в армии, — сказал он Мишо.
— Есть, товарищ командир! — ответил тот, щелкнув каблуками.
Борьба еще не кончилась, людям еще предстоят страдания. Вагрила ясно поняла это, но ее уже ничто не волновало. Она исполнила все, что должна была сделать. Жизнь ее подходила к концу. На душе у нее было спокойно.
На городской площади, как и у них на селе, было полным-полно народа. Над многотысячной толпой возвышалась старинная башня с часами. Раздался звон колокола, часы пробили двенадцать. На балкон городского правления вышел партизан. Со стороны моста донесся рев моторов.
— Товарищи, — крикнул с балкона партизан, — в город вступают передовые части Красной Армии — нашей освободительницы…
Громовое «ура» заглушило его слова. Переливы радостных возгласов напомнили Вагриле колыхание зреющих хлебов.
Вагрила взглянула на балкон, увидела улыбающееся лицо советского офицера. Волны приветствий обгоняли одна другую. Вагрила стала пробираться сквозь толпу.
— Ура, ура, ура! — неслись за ней и обгоняли ее крики. Она растрогалась и машинально поднесла руку к глазам, чтобы утереть слезы, но глаза были совершенно сухие.
Вдруг она увидела Тотку, которую вели под руки две молодые женщины. Но Вагрила не остановила их, ни о чем не спросила. Она сама не знала куда идет.
Она шла по пустынной улице. Крики, раздававшиеся на площади, сюда уже еле доносились. У нее было такое чувство, будто бурное море жизни выбросило ее на берег как обломок кораблекрушения, ненужную щепку, вырвавшуюся из темной бездны.
Добравшись до окраины города, она облегченно вздохнула, как будто избавилась от преследования. Перед собой она увидела зеленую ограду кладбища. Она вспомнила, как кто-то ей говорил, что здесь будет братская могила всех убитых, и ее потянуло туда.
Солнце припекало, а ее пробирал озноб. Она испугалась, протянула к солнцу ладони, но не почувствовала его тепла. Холод постепенно охватил все ее тело.
В ее холодеющем мозгу возникла мысль, воплотившаяся в призыв: «Люди, люди, прогоните страдание с земли!» Она уже ничего больше не желала для себя лично, и в ее затуманенном сознании дрожала последняя мысль: «Люди, люди, прогоните с земли страдание!»
Шаги Вагрилы спугнули сидевшую на ограде трясогузку… Под аркой каменных ворот мелькнула фигура кладбищенского сторожа, которого не коснулось охватившее всех воодушевление.