позволяют себе лениться, работают кое-как, пытаются уклониться от повинностей. Всюду не хватает камня, меди, серебра, не говоря уже о драгоценных породах деревьев, стада не столь обильны, как в былое время, много пересохших каналов, заболоченных мест. Разливы последних двух лет были плохие, Хапи гневался на народ Кемет — не потому ли, что был нарушен древний обычай, по которому папирус с приказом начать разлив бросал в реку сам фараон, добрый бог? Именно в это время болезнь фараона усилилась настолько, что он не мог покинуть дворец, и на священной церемонии его опять заменил верховный жрец. А вокруг Кемет дела ещё хуже. Ханаанские царьки оправились от испуга, отряхнулись, как вымокшие в воде псы, и начали потихоньку строить козни за спиной Великого Дома. Даже в Куше, разорённом и придавленном к земле стопой возлюбленного сына Лиона, нашлись люди с сердцами, сочащимися кровью и пропитанными ненавистью. Могущественное царство Митанни
[59] настороженно следит за тем, что делается в Кемет, зоркие змеиные глаза способны уловить малейшее изменение, которое можно обратить в свою пользу. Иногда бывает, что даже малейшая ссора между фараоном и главной царицей может заставить врагов потирать от радости руки. А Тутмос и Нефрура будут ссориться, это несомненно. Вот тут-то и появятся чужеземные царевны, младшие жёны и хитрые наложницы, ведь далеко не все они так скромны и благородны, как Иси. Лёжа в своих покоях, Тутмос II старался представить их вместе, сына и дочь, но, сколько ни старался, сделать этого не мог. Не мог и сейчас… А царевич спокойно сидел на вышитой золотом подушке, и до него долетали осколки камней из ударяющихся о каменный пол браслетов. Нефрура устала, задержала в руке изумительной красоты браслет из бирюзовых скарабеев, соединённых букетами золотых лотосов. Вспомнила, что этот браслет отец надел на её руку в день оглашения помолвки с царевичем Тутмосом — какое неприятное воспоминание! Она бросила ревнивый, подозрительный взгляд на брата. Тутмос своей не слишком красивой, грубоватой внешностью отталкивал её, а своим достоинством оскорблял самолюбие своенравной царевны. Неужели он будет фараоном, повелителем Обеих Земель? Впрочем, это бы ещё ничего, но он станет её хозяином, владыкой, она будет принуждена подчиняться любому его желанию, а какие у него могут быть желания? Никто и не подумал спросить её, хочет ли она стать женой Тутмоса, и хотя она знает, что соблюдение древнего обычая царского дома не требует ничего сверх положенных церемоний, ей было обидно, что всю себя она должна принести в жертву недалёкому грубому юнцу, к которому не испытывает никаких чувств, кроме презрения. То ли дело красавец Руи-Ра, военачальник, мужчина с лицом, подобным лику Хора из Бехдета, с сильными руками, которые, должно быть, умеют жарко ласкать, возбуждая в теле женщины сокровенный пламень… Нефрура знала об увлечении своей матери Сененмутом и в глубине сердца укоряла её, но в этом было и нечто похожее на страх перед собственным будущим. Она слышала от придворных, что Сененмут без ума от царицы, и тем не менее нередко видела мать опечаленной, мрачной, однажды даже с заплаканными глазами — а ведь её бывший учитель был так добр! Что же тогда говорить о Тутмосе, чьё лицо и тело высечено из грубого камня, а сердца, наверное, вовсе нет! Впрочем, Нефрура понимала, что быть царицей очень приятно, а взойти на престол одной, без Тутмоса, нельзя. В Кемет никогда не было властителей-цариц, даже богини не правили ею. Поэтому царевне придётся смириться — пока.