— Страсть к запахам мне привил муж, — продолжала Сильви развивать свою тему. — Видимо, я не умела выбирать парфюмерию, которой ради его удовольствия пользовалась. Он постоянно ощущал в нашей квартире запахи закисания и плесени. Я стала чувствовать себя какой-то ущербной.
— Потому и разошлись? — удивился Лео.
— Нет, это была лишь дымовая завеса. Ему нужно было придумать какой-то предлог. Развод — это очень медленный и почти необъяснимый процесс, который начинается за многие годы до действительной разлуки и продолжает длиться даже после оформления документов. Пока ты не можешь существовать без воспоминаний о нем, ты еще окончательно не оторвалась от него. Да и быт, который теснит нас со всех сторон, не дает возможности разом кончить эту историю. Суд признал нас чужими, но мы продолжали по-прежнему жить в одной квартире. Тогда нас обоих начали раздражать запахи воспоминаний.
Лео со страхом подумал, что теперь, когда Сильви нащупала нить, пойдет долгая исповедь. Видно, это ее конек — заставлять людей слушать себя. Многие выходят из такого положения просто: берут разговор в свои руки, начинают без остановки молоть — все равно что, — у собеседника уши от болтовни закладывает, нет возможности вставить слово, лишь губами шевелит, будто рыба насуху.
— Запахи воспоминаний гораздо хуже запахов яви, — походя замечает Лео.
— О да, — оживляется Сильви. То ли от расслабленности или грусти она все время сидела, уставившись в одну точку. — В каждой потере скрыта крупица блага. Обостренное восприятие запахов, которое я переняла от мужа, расширило мое восприятие мира. Не странно ли? Например, объяснилось вдруг одно смутное воспоминание. Ты ведь слышал про нашего родственника Яана?
Наш родственник? Все равно! Лео не стал перебивать Сильви расспросами.
— Видишь ли, этот Яан в пятидесятом году, после долгого отсутствия, вернулся на родину.
Как и у всех других, наша родня тоже привязана к своим — своя кровь, держись вместе, — что, однако, не исключало мелочности и трений; вот наша мама и решила позвать на юбилей оторвавшегося от нас Яана, бабушке исполнилось семьдесят пять, все-таки племянник. С хлеба на квас в то время уже не перебивались, но до сегодняшних излишеств было еще далеко. И все же на стол старались подать все лучшее. Помню эти приготовления: стол раздвинули на три половинки, накрахмалили до хруста скатерть, устроили горчичную ванну для хрусталя, — как водится, на столе больше было красы, чем еды. Яан заявился, о его прошлой жизни у нас представления не было. Знали только, что он направлен сюда по распоряжению Москвы возводить крупный завод. Как только он вошел, я сразу поняла, что вряд ли этот человек вольется в нашу родню. На нем было мешковатое кожаное пальто, достававшее почти до пят, на голове странная кепка. Повесив пальто, он вытащил из его внутреннего кармана какую-то свернутую бумагу и засунул ее в нагрудный карман пиджака военного покроя, и пуговку застегнул, явно боялся, что кто-то проберется в переднюю и стащит важный документ. За столом он оставался весьма немногословным; я заметила, что время от времени он скользил взглядом по рассевшимся родственникам, и на его суровом лице витала отнюдь не дружественная усмешка. Он отвечал на вопросы столь скупо, что всем стало ясно его отношение к родне: меня с вами связывала Катарина, моя мать, она умерла, и теперь мы чужие. Вскоре он извинился, что у него времени в обрез. Больше я с ним не встречалась. Теперь и он уже на том свете. В свое время мы часто встречали в газетах его имя. Родственники думали, известное дело, большой начальник, с такими, как мы, ему не подобает знаться. Впоследствии я много раз вспоминала эту короткую встречу, возможно, мы даже и полсловом не обменялись, — жаль, так и не поговорили, — и все равно он оставил в моей памяти глубокий след. Я пыталась так и эдак подобрать к нему ключик: привыкший к другой жизни человек, он попал в педантично чистую мещанскую квартиру, родичи показались ему скучными и ограниченными, он и не захотел обременять себя такой родней. Может, боялся, что ему, как человеку, наделенному большой властью, начнут досаждать всякими просьбами. Его могли насторожить также взгляды собравшихся на юбилее людей, хотя в то время никто не осмеливался хаять государственную власть, все же в настроениях можно было кое-что уловить. Вдруг за столом сидит какой-нибудь лесной брат с фальшивым паспортом? В те времена на каждом выискивали пятна.