Дорога, будто стрела, устремлялась по взгоркам к дереву. Исполин приближался с устрашающей быстротой. Еще ненадолго он скрылся за бугром, топорщилась одна макушка; затем машина вырвалась из последней низины, крона исполина потянулась кверху, будто взлетела. И вот уже великан в полной красе высился на своем извечном месте, на фоне безбрежного неба, и казался столь мощным, будто это было не живое дерево, а память о дереве.
Лео вцепился в руль — возле дерева с ним должно было что-то случиться, — нет, пронесло, исполин остался позади…
Сегодня Лео был не в лучшей форме. Вильмут рядом с ним вроде бы дремал. Вековое дерево и необъяснимая тревога! Чего вздор несешь, сказал бы Вильмут. Природа действует на человека успокаивающе, вот так! Чувство долга? Перед кем? Перед самим собой? Разумные люди занимаются лишь теми долгами, которые можно выразить в деньгах.
Лео расслабился и сразу же ощутил усталость. Эти несколько часов, которые он проспал, не освежили его. Наверное, и хмель еще не совсем выветрился. Вечером они себя не ограничивали.
Вильмут встретил его с распростертыми объятиями.
Он стоял на непривычном месте, на чужом крыльце, над ним, прильнув к навесу, извивался дикий виноград, светло-зеленые молодые побеги которого щекотали давно уже голую макушку Вильмута. Вильмут радостно смеялся и переступал по цементной ступеньке, будто выбивал ногами дробь на барабане. Он провел гостя через веранду в комнату, на пороге Лео помедлил, чтобы проверить свое беглое впечатление, — да, в самом деле, множество комнатных цветов на продолговатом столе под окном словно ожидали чего-то. Цветы стояли почему-то вперемежку, чахлые и роскошные, высокие и низкие. Они явно были снесены сюда давно, со всего дома, то ли для пересадки или чтобы выбросить. Лео понял, что новая подруга жизни Вильмута уже не молода и что она отсутствует. Лео почувствовал себя неуютно, ему хотелось сказать семенившему по комнате в толстых носках другу: давай-ка зададим стрекача. Его охватывало ощущение, что оба они без спроса вторглись в чужой дом. В самоуверенном хозяйничании Вильмута чувствовалась неестественность. Он играл в этом доме роль хозяина. Прежде чем он нашел нужные столовые приборы, хлопнули дверцы нескольких шкафчиков. Еда тоже оказалась случайной. Вильмут извинился; жена в больнице, а сам он пользуется столовой. Собрав скудный ужин, Вильмут посчитал нужным посетовать на женщин, постоянно выдумывающих себе болезни и ложащихся в больницу именно тогда, когда следует сажать в печь пироги, чтобы принять редкого гостя.