Взрослый мужик за полчаса позволил девчонке окрутить себя. И вместе с тем было несказанно приятно чувствовать себя окрученным. Конечно, в городе у Лео было несколько мимолетных знакомств. Будто киносеанс — потом натягиваешь шапку, уходишь и забываешь. Эти грубоватые крепкие девицы слов на ветер не бросали — иногда приходилось позволять себе такие мгновения, чтобы забыть горести, — рядом с естественной физической близостью томные нежности казались даже неуместными.
Эрика отстояла от них так далеко и с каждым шагом приближалась к Лео.
Во дворе виллакуского хутора Лео добрел до колодца, пошарил между пустыми ведрами, пока не наткнулся на полное корыто воды. Проломив ледок, он погрузил в нее руки с растопыренными пальцами. Приятный холодок привел его в себя. Он поднес ладонью воду ко рту, припухшие губы словно бы отошли. Обмыв лицо, он дал ему просохнуть на ветру.
Больше не годилось задерживаться, он должен был войти в дом и выдержать взгляды матери Вильмута и его сестры.
К счастью, вся семья сидела за столом. Вильмут с матерью уткнулись в тарелку. Одна Эвелина отложила вилку и изучающе покосилась на задержавшегося возле двери Лео. Чуть заметно усмехнулась. Не такая уж она бестолковая, подумал Лео.
Хозяйка любезно пригласила:
— Садись есть, Лео.
Ужинали молча. Чтобы не показаться прожорливым, он подавил проснувшийся вдруг волчий аппетит. Приходилось разыгрывать печаль, хотя внутренне никакой грусти он не ощущал. Он сознавал свою низость, но ничего с собой поделать не мог. После долгих лет впервые не хотелось быть таким, каким должно. Мера принуждения переполнилась, он надеялся хотя бы немного освободиться от него и наслаждался своим влечением к Эрике.
Хорошо, что лампа стояла на выступе плиты, освещая бурлящий котел, а не лицо Лео.
Сидящие за столом копались в тарелке, кусок не лез в горло, будто ели по принуждению.
Время от времени хозяйка откладывала вилку, опиралась локтями о стол и уставлялась в бревенчатую стену, будто ей таким образом легче было держать открытыми опухшие веки.
— Не приедут они из города, — сказала Эвелина.
— Да уж наверное, — рассеянно произнесла Лилит, количество людей на похоронах ее вроде бы и не трогало.
— Пусть говорят, что хотят, но я отцу сыграю на гуслях, — выпалил Вильмут и громко высморкался.
Отголосок семейного разговора доносился до Лео как бы издалека.
Он дожевал ломоть, поднялся, поблагодарил и сказал, что полезет на сеновал, переспит, а то еще напугаешь ночью мать.
Эвелина принесла из комнаты одеяло, подала с вешалки и шубу и сказала куда-то в сторону: