— Любой мужчина, достойный так называться, догадается, какие у нее соски, — резко произнес полковник.
Следующие кадры демонстрировали ненависть на лицах немцев, глядящих в громадных крупных планах на деревню в огне.
— Хорошие типы?
— Весьма достоверные.
Внезапно Валь ди Сарат подскочил, отбросив на экран тень. Громадный крупный план помигивающего человека заполнял все пространство.
— Это он! — выкрикнул Валь ди Сарат. — Винтершильд!
— Пошли, — сказал его дядя, поднимаясь с усилием.
— Кто он такой? — спросил Таку.
— Военный преступник. Мы его разыскиваем!
— Военный преступник? — заорал Таку своему ассистенту. — Какая реклама! Вот так история!
— Тихо! — рявкнул Убальдини и негромко продолжал: — Ты уверен?
— Полностью, — с легким раздражением ответил его племянник.
— Ну и отлично, только не пускайся бегать по улицам. Можешь все испортить. Будем считать, что фильм окончился. Выходим как ни в чем не бывало.
— Ты намерен окружить деревню?
— Нет.
— Почему?
— Чувствую, что уже слишком поздно.
— Военный преступник — это тот, что помигивает? — взволнованно спросил Таку.
— Да.
— Эрхардт мне сказал, что он был вынужден уехать из-за какой-то семейной трагедии.
— Я так и подумал, — улыбнулся полковник. — Пошли. Они вышли на тускнеющий свет солнца, и Убальдини неторопливо зашагал к кафе. Эрхардт все еще сидел за своим столиком, дремал, прикрыв лицо газетой. Убальдини спокойно сел рядом с ним и молча указал племяннику на соседний стул. Таку сел за столик позади, глаза его горели боевым огнем.
— Сообщения от Фромма пока что нет? — спросил полковник.
Эрхардт убрал с лица газету и поднял сонный взгляд.
— Я задремал, — сказал он с улыбкой и огляделся по сторонам. Почувствовал себя окруженным и перестал улыбаться.
— Что вы сказали? — спросил он.
— Я хотел узнать, получили вы уже сообщение от Фромма?
— От Фромма? Кто это?
— Вы называете его Фромм. В наших досье он значится как Лютце.
Эрхардт нахмурился.
— Что с ним?
— Он вам еще не сообщил телеграммой об освобождении Шуберта? Надо полагать, потому вы и торчите так долго в кафе, делая вид, будто дремлете. Почтовое отделение рядом. То и дело заходите туда, спрашиваете, не пришла ли телеграмма.
— Не понимаю, о чем вы.
— Да? Это нетрудно выяснить. Надеюсь, мой дорогой племянник соблаговолит зайти туда, поинтересоваться, сколько раз вы появлялись там после обеда.
— Что должно быть в этой телеграмме? — спросил Эрхардт.
— Слова «Музыки не будет» или «Музыка будет», относящиеся, вне всякого сомнения, к Шуберту. Право же, ваша немецкая хитрость производит самое удручающее впечатление.