Когда Абиссинская война окончилась, Валь ди Сарат не отправился добровольцем в Испанию, а стал искать сильных ощущений в более независимых видах деятельности. Был один сезон мотогонщиком, к отчаянию своего дяди, и отказался от этого лишь после двух переломов ноги, случившихся из-за полного отсутствия способностей к езде на двух колесах. Так долго удерживал его там только восторг преследования. Он мог бы стать автогонщиком, но счел это слишком простым, не стоящим его в высшей степени страстных усилий. Пресытясь выхлопными газами и обществом, внезапно решил искать убежища среди дикой природы и, даже не написав прощальной записки своему духовному наставнику — тогда еще майору — Убальдини, уехал в Канаду рубить лес. Поначалу испытал захватывающее чувство освобождения от раздражающих интеллектуальных проблем Европы; потом эта новая деятельность стала приедаться, поскольку к величавым деревьям у него развилось то же отношение, что и к величавым абиссинцам. Чрезмерное итальянское пристрастие к гуманизму, который представляет собой не столько философию, сколько обостренную сентиментальность, постоянно охватывало и мучило Валь ди Сарата. Леса представлялись ему армией деревьев, каждое из них обладало индивидуальностью, каждое по-своему безмолвно укоряло его под ударами топора.
Он отправился в Чикаго, снова к людям, и зажил увлекательной жизнью в роли личного телохранителя Левши Бонелли, остроумного, щеголеватого гангстера, который неумеренно гордился достижениями Муссолини и вместе с тем без труда противился всем искушениям вернуться в Италию и принять участие в ее возрождении.
— Диктатура создает мафии трудности, — говорил он, — так как мафия демократическая организация и может успешно действовать только в условиях демократии.
Бонелли с удовольствием слушал о том, как дуче улучшает итальянские дороги, и при этом сокрушенно покачивал головой.
— Хорошие дороги — беда для бандитов. При тамошней постановке дел им нужны плохие дороги для спасения бегством. Выпусти сицилийца на скоростное шоссе, и он пропал. Пожалуй, придется учить там людей совершенно новой технике… Это будет стоить нам многих драгоценных жизней.
Вскоре Валь ди Сарат начал задумываться, стоит ли хранить тело Левши Бонелли; конец сомнениям настал седьмого декабря тридцать седьмого года, когда, несмотря на его бдительность, Левшу после спора из-за игрового автомата застрелил Четырехпалый Морелла.
Решив бороться со своей все нарастающей неугомонностью, он стал художником-футуристом, и его картины по сей день продолжали висеть во многих американских домах. Он запрашивал за них непомерную цену, что говорило об их неоспоримых достоинствах, ходили даже слухи, что на рынке появились поддельные полотна Сарата, но на самом деле все их, и поддельные, и подлинные, писал он сам. Вскоре ему наскучила эта vie d'artiste