Потом Абиссиния, это казалось возвращением к тому типу войн, какие мне нравились. Мало убитых, множество прекрасных пейзажей, здоровая жизнь на лоне природы. Затем Лондон, тепличная обстановка, завал конторской работы, перекладывание невразумительно составленных бумаг из стопы в стопу. Когда все это стало мне казаться невыносимым, меня отправили под начало Крауди Гриббелла. Он пришел в ужас, увидев меня столько лет спустя, и ему недостало характера настоять на моем переводе оттуда. Характером Крауди слабоват. Впрочем, для него это похвала, чересчур лестная. Характера он лишен напрочь. Мы простояли на берегу этой речонки с красивым названием — солдаты называли ее Рицци — целых два месяца, просто-напросто дожидаясь, когда противник отступит.
Я прекрасно понимал, что немцы разыгрывают спектакль. На том берегу реки происходило столько передвижений, что было ясно — это показуха, но Крауди не сомневался, что там сосредоточены крупные силы. И смертельно боялся наступления немцев. Потом его пригласили в американский штаб и взяли в оборот. Вернулся он бледным от раздражения. Крауди легко раздражался, главным образом потому, что не совсем понимал собеседников и думал, что они хотят на нем выехать. Он пригласил нескольких офицеров, в том числе и меня, поужинать с ним. Ужин был отвратительным. Во всех смыслах. Крауди просил нашей поддержки в его решимости не идти в наступление. «Ни за что не раскрою свои карты раньше бошей», — заявил он. Я вспылил, сказал, что стыжусь служить под его началом, и наговорил еще много чего похлеще. В разговорах с ним я всегда немного хватал через край, прежде всего потому, что иначе бы он не понял. Возвратясь в штаб своей бригады, я решил использовать одну из старых немецких уловок против самих немцев. С рассветом первая рота пошла вперед на очень узком участке. У солдат были перемазаны лица, кто-то шел в одном белье, другие привязали к винтовкам простыни, они курили, колотили в жестяные листы. Я возглавлял наступление в пижаме, держал в зубах трубку и листал на ходу журнал «Иллюстрейтед Лондон Ньюс». Мы создавали такой шум, какой только могли. У одного солдата была волынка, четверо трубили в горны, трое играли на гармониках, а уж крику-то было, крику! Мы прошли через расположение немцев, как нож через масло, и полчаса спустя заняли Сан-Мелькоре ди Стетто.
— Каковы были ваши потери?
— Один убитый, четверо раненых. И вот тут я совершил роковую ошибку. Вместо того чтобы обратиться за поддержкой к командиру расположенной рядом польской дивизии, отправил донесение Крауди. Он сообщил, что я арестован, и приказал немедленно отходить, заявив, что я нарушил его генеральный план овладения Сан-Мелькоре. Я ответил, что, поскольку Сан-Мелькоре уже в наших руках, никакого генерального плана не нужно. Это лишь осложнило обстановку. Он обвинил меня во лжи. И преступный приказ об отступлении стал последним, какой я выполнил в армии. Во время отхода мы потеряли убитыми четыреста двадцать четыре человека. Вот так.