И ты это чувствуешь.
Ты чувствуешь, как оно близится.
И довольно приятно чувствуешь, как побежали мурашки. Не в кулаках, где-то на периферии твоего тела. В кровеносных сосудах. И в жилах. Где-то глубоко-глубоко в кратере твоего вулкана.
И вдруг ты чувствуешь, как оно вылезает на поверхность.
И вот при этом ты рассматриваешься еще разок.
Разглядываешься и всегда находишь.
Находишь кого-то, кто желает драться.
Кто устраивает проблемы.
Кто желает получить урок по жизни.
Ведь лучше всего набуцать такому, кто этого заслуживает.
Такому, кто просто желает, чтобы ему набуцали.
Наказать его.
И дать урок.
Небольшой такой урок по жизни.
Как это случилось однажды, когда в "Северянку" пришел тот тип, по роже – из Моравии, такой он весь был чистосердечный и веселый, и остроумный, и добродушный, и с ямочками на щеках. Я прекрасно видел, как с первого года жизни в него запихивали зельц сверху, а сало – снизу, сам можешь представить, весил он сто двадцать кило. Средней величины танчик.
И уже от самой двери он орал: "Ну, и чего, и кто тут желает пизды получить?".
И хрупкая тишина.
Представляешь?
Ни серьезная, ни мелкая, а только хрупкая такая зловещая тишина.
А он не переставал: "Так как, кто тут желает получить пизды?".
Первой на него глянула Сильва, а не следовало этого делать.
Поначалу он вылил ей на стойку пиво.
Потом спросил: "Это твой бордель?".
После чего поглядел на нас своими маленькими, поросячьими глазками.
И обратился к нам: "А это твои шлюхи?".
Сильва глядела на него и молчала.
Сильва знала, что случится.
Морозильник поднялся, как обычно, первый, но ребята его усадили. За последний раз он на условном, а перед тем уже сидел за вооруженное нападение, но, как мне кажется, в тот раз его в дело впутали. Только это уже совсем другая история.
Морозильник встал во второй раз и вырвался от ребят.
Действует он как придурок, сразу же во весь рост, сразу же желает правды и любви, сразу же желает послать бандюг в морозильную камеру нашего морга. Ну тогда и я встал.
Схватил его за плеч и говорю: "Хей…".
А он мне в ответ: "Тут никто не будет выпендриваться!".
А я ему говорю: "Хей, Морозильник…".
А он мне на это: "Никто!".
А я говорю: "Спокуха, выпей рюмочку".
Я же знаю, что Морозильник поступил бы точно так же. Он тоже бы поднялся, если бы это я был на условном. И как-то раз он уже так и сделал, потому что у меня было условное, когда на матче вытянул руку в римском приветственном жесте, а мусора сразу: что я делал "хайль". И даже не позволили им объяснить, что я никакой ни "хайль" делал, а просто-напросто я последний римлянин. Европеец. Ну, временно подшофе.