И уже из-за одного этого находиться снаружи было неприятно.
И, кстати, о неприятностях… почему на моём Л.У.М.-е красные метки?
«Дерьмо.»
Я медленно поднялась на ноги. П-21, наверное, был жёлтой отметкой в соседней комнате. Он отказался разделить со мной кровать, взбесившись и приняв это за очередной пошловатый подкол. Ему действительно нравилось спать в одиночестве? Я левитировала к себе дробовик и осторожно приоткрыла треснутую дверь.
— Да я вам говорю, она здесь, — раздался смутно знакомый голос. — У меня есть метка её ПипБака.
Вот дрянь. Это же тот нытик, Е-21!
Если у него была моя метка, то он мог легко найти меня… А у этих штуковин есть ограничения в дальности? Все пони из охранки отслеживались из любого места в Стойле, если только не было местных помех. Я активировала мамину метку. Ничего. Может, её блокируют толстые стены Стойла?
— Лучше уж ей тут быть. Никогда ещё не видела Деуса таким злым, — тихо пробормотала кобыла.
— Если бы он послушал меня раньше, то мы бы взяли её ещё несколько часов назад, — начал ворчать Е-21.
— Может, вы двое заткнётесь наконец? — зашипела другая кобыла. — Давайте закончим с этим и заберем эту треклятую штуковину. Мы на территории рейдеров, и для местных шизиков мы — вкусная закуска, в отличии от Деуса.
Все они идут по коридору, и через несколько мгновений будут у моей двери. Поправка: двое рейдеров идут по коридору. Ещё двое вернулись в гостиную и дошли до комнаты П-21. Когда я услышала, что дверь его комнаты открылась, сердце в груди начало бешено колотиться.
— Пусто, — заявила одна из кобыл.
Я отошла в сторону, когда дверь в комнату медленно и со скрипом открылась. Из неё показался ствол пистолета, рот, в зубах которого был зажат этот пистолет, и глаза, выискивающие меня. Наши взгляды встретились. То, что выстрел моего дробовика обезглавит жеребца, было для меня неожиданностью. Я увидела, как его голова разлетелась на куски. Увидела ужас в голубых глазах кобылы, уверенной в том, что и ей сейчас придёт конец. Мне захотелось крикнуть ей «БЕГИ», но в горле будто застрял комок; выстрелить в потолок, чтобы она сама убежала, но я не могла сдвинуть прицел. Она подняла упавший пистолет и направила в мою сторону. В глазах кобылы отчётливо читалось осознание того, что она уже обречена, что все её попытки спастись будут тщетны.
Я спустила курок. Восемь свинцовых дробинок пролетели несколько метров, превращая её пистолет в металлолом, а нижнюю часть её лица и горло — в ошмётки. Она издала не то шум, не то крик. Из её глотки кровавой пеной брызнула кровь. Тело кобылы затряслось в конвульсиях, окрашивая всё вокруг в багровые тона; после чего она рухнула как мешок картошки и затихла.