Цинизм Болтушко уступал цинизму Ремизова — по размаху и всеохватности, но в изяществе и даже некоей утонченности — явно превосходил Скобликова с его шокирующими заголовками.
Болтушко открыл ящик, достал оттуда ластик, стер пару грязных пятен с бумаги и замер, ожидая вдохновения.
В этот момент раздался телефонный звонок. Он снял трубку.
— Редакция! — раздраженно крикнул Болтушко.
— Алеша, это ты? — спросил знакомый женский голос.
— Я, — ответил Болтушко.
— Алеша, это я, Марина.
— Да, здравствуй. Я узнал тебя. Что-нибудь случилось?
В ответ он услышал всхлипывания.
— Алеша, приезжай, пожалуйста. Мне очень страшно. Я не знаю, что делать. Они мне угрожают.
— Кто? — обескураженно спросил Болтушко.
— Я не знаю. Приезжай, пожалуйста.
— Но… Марина… Я сейчас не могу. У меня — статья.
Марина заплакала. Болтушко покрепче прижал трубку — чтобы никто не слышал, потому что мембрана у этого аппарата была очень сильная.
— Марина… Марина, я приеду, как только освобожусь. Хорошо? Закройся на все замки и никому не открывай. Ты одна дома?
— Одна-а-а… Мне стра-а-а-шно…
— Я скоро буду. Примерно часа через три-четыре. Хорошо? Ты сиди дома, никуда не уходи. Перед тем, как выехать, я позвоню. Поняла?
— Поняла.
— Ну все. Жди звонка.
Он положил трубку. Что за чертовщина? Кто ей угрожает? Что происходит? Может, она немножко тронулась рассудком? На нервной почве? А что, с женщинами такое часто бывает. Понервничают — тронутся, успокоятся — и вроде как на место вернутся.
Он стал рисовать какие-то узоры, заштриховывать их, потом все стирал и рисовал заново.
Теперь он и сам занервничал, поэтому торопился написать статью, что сразу же отразилось на качестве: получилось не смешно, а как-то мрачно. И даже такая веселая история про то, как пожилой вор залез в квартиру бывшего капитана дальнего плавания, а в коридоре был установлен в качестве охранной сигнализации корабельный ревун, и он сработал, а вор испугался и умер от сердечного приступа, — даже эта история получилась немного печальной.
Алексей Борисович был собой недоволен. Он отнес статью, позвонил Марине, что выезжает и после этого покинул редакцию.
……
У Марины были припухшие губы и заплаканные красные глаза. Узенький поясок перехватывал на талии короткий махровый халат. "Извини, что я так, по-домашнему", — сказала она.
"Ничего себе, по-домашнему", — подумал Болтушко. "Неужели она хочет убедить меня, что всегда ходит по квартире в таком виде? Домашний халат совсем не такой. Домашний халат — это что-то длинное и бесформенное. А здесь — какой-то пеньюар или как там его… У меня трусы и то длиннее. В общем, не то. Не вдовий наряд, одним словом."