– Давайте паузу сделаем. – Сын поднялся, прошелся по кухне; половицы скрипели, но скрипели сейчас как-то уважительно-уютно, словно под ногами настоящего хозяина.
Заглянув в соседнюю комнату, он увидел висевшую на стене гитару.
– О, наша, старенькая, – снял, вернулся к столу, попробовал струны. – Уцелела, и даже настроена более– менее.
– Гитара-то уцелела, – всхлипнула Валентина Викторовна.
Денис заиграл грустную, неторопливую мелодию. Потом запел:
Иду домой – облепят, словно пчелы:
«Скажи, мамаша, а когда придет Сергей?..»
А у одной поблескивают слезы.
Ты возвращайся, сыночек, побыстрей.
Ладно, бать, наливай!
…Пришел сентябрь, и пишет сын мамаше:
«Не жди, родная, да ты не жди меня домой —
Лагерный суд судил меня по новой,
За то, что мы порезали конвой»…
Отложил гитару на кровать, не чокаясь выпил, снова поднялся. Прошел от стола к печке, потянулся. Николай Михайлович с женой молча следили за ним, любовались.
– Пойду пройдусь немного.
Валентина тут же встревожилась:
– Темно уже…
– Да ладно, мам, ты чего! – И снова напел: – Выйду на у-улицу, гляну на сел-ло-о!.. – Накинул куртку, салютнул рукой и, пригнув голову в низком дверном проеме, шагнул в сенки.
Потом этот его жест долго, будто зайчик электросварки, стоял в глазах Елтышева. Застилал остальное…
А тогда они молча сидели с женой за столом. Мягко светила под потолком лампочка, изредка ударялась о раковину упавшая с носика умывальника капля. Говорить ничего не хотелось, да и не нужно было. Сын, крепкий, закаленный испытаниями, наученный жизнью, готовый и, кажется, способный свернуть горы, наконец-то вернулся. Он здесь. Теперь всё наладится. Постепенно, конечно, трудно, но начнут выбираться из этой ямы. Возвращаться в человеческую жизнь.
Николай Михайлович выпил еще немного, с аппетитом съел кусок нежного хариуса, перебрался к печке. Закурил сигарету, далеко выпустил изо рта дым первой затяжки.
– Что, со стола убирать? – спросила жена.
– Да ну, погоди пока. Еще, наверно, посидим. Куда нам спешить… Тебе укол-то не пора уже ставить?
Валентина глянула на часы.
– Ой, да! – Метнулась в комнату. – Спасибо, дорогой, напомнил.
«Дорогой»… Так она называла Николая Михайловича давным-давно, в восьмидесятые. Тогда в выходные они вчетвером – он, она и сыновья – гуляли по городу, катали Артема с Денисом на каруселях в парке культуры и отдыха, а потом обедали в открытом кафе на набережной. Шашлыки ели… Шашлыки бы надо как-нибудь устроить…
Затушил едва докуренную до половины сигарету о порожек топки. Хотел положить окурок в пепельницу, а потом бросил на колосники. «Сокращать надо курение. Турник сделать, подкачаться». Напряг, потрогал бицепс на левой руке. «Да, жидковато».