— Смирно! Первая рота, на первый-второй рассчитайся!
— Первый, второй. Первый, второй. Первый, второй…
— Десятый, — ревел глухо начальник дивизии, — десять шагов, шагом марш!
Десятый выходил и тут же под команду «кругóм» поворачивался лицом к нам и замирал. Несмотря на резкий ветер и дождь, несмотря на хлюпанье грязи под нашими ногами, тишина была жуткая, так что я различал все тончайшие звуки ветра, слышал не только биение собственного сердца, но и соседа, стоящего рядом со мною. Ветер пел на разные голоса: свистел, аукал, гукал, ржал жеребёнком, отбившимся от матери, наигрывал на треснутой жалейке.
— Первая рота, по десятому пальба!
«Аррззг», — разрезая свист и шум ветра, хлюпанье дождя и шинелей о наши ноги, ответили лязгом затворы винтовок.
— Пли! — стегнул глухим ударом начальник дивизии.
Раздался залп. Всколыхнулось поле, на котором мы стояли. Дёрнулись мы и куда-то поплыли, а поле, на котором мы стояли, из своего нутра двинуло нам в глаза клубы серого дыма.
— Смирно! От десятого на первый-второй рассчитайся.
Опять на губах запрыгало: первый, второй. Первый, второй. Так дошло до меня. Я выкрикнул: «Второй».
— Смирно! Десять шагов вперёд, шагом марш!
Я закачался из стороны в сторону, но не помню, сколько времени я качался из стороны в сторону, только видел, как ко мне подбежал ротный командир, толкнул меня в спину, и я вылетел вперёд и, не помня никакой команды, повернулся лицом к фронту.
— Первая рота, по десятому пальба!
Лязг затворов отбросил меня в сторону, и я был около начальника дивизии.
— Ваше превосходительство…
Перепуганный командир отрывал меня от земли. А я всё кричал:
— Ваше превосходительство.
— Встать! — взревел начальник дивизии.
— Дааа, — протянул Иванов.
Евгений посмотрел на Иванова, а потом на остальных, вытер вспотевший лоб и налил пива.
— Ну?
— Больше ничего, — сказал шёпотом Евгений. — Разве не видите, что живым остался? — и опростал стакан.
Я быстро вытянулся и говорю:
— Простите, ваше превосходительство (я был старым солдатом царской армии и по привычке несколько раз сказал «ваше превосходительство»). Не дайте умереть позорной смертью.
Начальник дивизии впился в меня зелёными глазами, и я видел, как у него на лице прыгали синие жилки. Так смотрел он несколько минут на меня. Я почувствовал, как от его взгляда леденело моё тело.
— Мерзавец! — проскрипел зубами он. — Вы ещё не знаете, у кого служите и кому. — И, вытянувшись из седла, дал мне пощёчину. И тут же, повернув лошадь, галопом поскакал к городу, крикнув на скаку командирам: — Вольно!
Сколько я простоял, не помню. Я всё время смотрел мутными глазами на начальника дивизии, который, как мне представлялось, уезжая от меня, путался в красных кругах. Я только впоследствии узнал, что эти круги были у меня в глазах. Я только тогда опомнился, когда меня тронул за плечо командир роты.