Последние слова были произнесены таким голосом, что дон Мануэль невольно вздрогнул.
— Однако, извините меня, сеньор, — продолжал дон Торрибио, улыбаясь, — я увлекся, как школьник! Вернемся к нашему разговору: теперь вы знаете обо мне почти столько же, сколько знаю я сам, — тогда как слово «дон Мануэль» решительно ничего не говорит мне. Позвольте же и мне, в свою очередь, попросить вас сказать, с кем я имею удовольствие говорить.
— Зачем?! — презрительно уронил старик. — После тех признаний, какие вы сейчас сделали мне, всякого рода отношения между нами становятся невозможны.
— Как? Почему? Что вы хотите этим сказать, сеньор? Я вас не понимаю! — с удивлением воскликнул молодой человек.
— Я хочу сказать, — проговорил дон Мануэль, глаза которого горели теперь мрачным огнем, — хочу сказать, что между нами лежит пропасть! Между нами нет ничего общего! — продолжал он отрывистым и глухим голосом. — Я никогда не буду другом… — Но тут, как бы спохватившись, он прервал себя на полуслове и затем продолжал ледяным тоном, — поезжайте своей дорогой, дон Торрибио, и не мешайте мне идти моей, — а пуще всего берегитесь, чтобы вам вновь не повстречаться со мной! — И прежде чем молодой человек успел обратиться к нему с каким-нибудь последним вопросом, он вскочил на коня и, дав ему шпоры, умчался во весь опор, крикнув пронзительным голосом:
— Прощай, дитя мое! Будь счастлив! У меня не хватит больше сил ненавидеть тебя!
Несколько секунд спустя старик исчез из глаз пораженного молодого человека. И тут дон Торрибио вдруг отчаянно вскрикнул, в глазах у него помутилось, кровь хлынула ручьем из горла, он потерял сознание и без всяких признаков жизни упал навзничь.
Глава V
В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О МИССИИ ДОНА ТОРРИБИО
Когда дон Торрибио пришел в сознание, он увидел себя на постели в роскошно убранной комнате, которую тщетно старался узнать или припомнить. Подле него находились Пепе и Лукас Мендес, бледные, встревоженные, следящие за каждым его движением.
Еще два незнакомца стояли в ногах у его постели и так же, по-видимому, с большим вниманием следили за больным.
Это были хозяин дома, владелец асиенды[20], где теперь находился дон Торрибио, и француз доктор, человек с резкими, энергичными чертами, но с выражением чрезвычайного добродушия в лице, — звали его дон Пабло Мартино, ему приписывали необычайную ученость, и на целые пятьдесят миль в окружности он пользовался громкой славой и известностью. На вид это был парижанин с головы до пят, то есть скептик, остряк, насмешник, но в душе человек добрый, простодушный и чистосердечный.