А народу у нас всегда был полон дом.
Моё увлечение охотой поощрялось всячески. На стенах появились трафареты и рисунки животных, на потолке — райские кущи, дом был завален пыжами, гильзами, капканами, литературой и прочим охотничьим хламом. В углу на коврике хрюкал во сне маленький спаниелька, по великому блату привезенный из питомника Вовунькиным отцом. Единственное, чего у меня пока не было, так это ружья.
Занятия спортом, тем более, поощрялись. Родичи знали обо всех моих победах и поражениях от своих друзей. А когда на Постышево переехала семья Говорковых, спортивного народу прибавилось в квартире. Зинка Говоркова — Славкина жена, ещё у ипподрома жила у нас дома, как квартирантка. Ей тогда было, кажется, девятнадцать лет. Моя мать познакомила её с Говорком и, как она сама говорит, поженила. Так что, звезда хоккея стал частым гостем в нашей квартире. Его друзья-хоккеисты, мужики бесшабашные и веселые, тоже заходили с ним. Они рассказывали о своих похождениях на любовных фронтах и учили, как не бояться старших и сильных хулиганов. В частности, пьяный Шарик советовал так:
— Подходят двое, а ты им говоришь: «Вот джинсы, я тот-то, тот-то!» И — в пятак! Понял? Не ссы никого. Вот джинсы, я тот-то, тот-то, и — в пятак!
Я понял. Я не понял, почему их двое. Но я понял, что мне нужны джинсы. И мне их купили. А клюшками Говорок снабжал меня прямо на стадионе. На зависть всем, подъезжал ко мне после игры и вручал свою клюшку. А народ говорил: «Смотрите, Говорок пацану свою клюшку отдал!» Коньки он отдавал мне по окончанию сезона уже дома. И они валялись в «тещенке» всё лето до следующей зимы, как раз у меня нога подрастала, и нужно было меньше надевать шерстяных носков.
Дядя Саша Габасов каждое лето устраивал нас с Вовуней в спортлагерь «Политехник», и теперь у нас была не только дача, но и бесплатный харч в лагерной столовой, палатка и возможность общаться с японцами. Однажды там, на эстраде, выступал какой-то японец-каратист. Ломал доски, кирпичи, показывал Като. Мы с Вовой показали, что тоже кое-что умеем. Он был удивлен, и вручил нам по значку в виде сжатого кулака и сказал, что мы молодцы. Тогда мы впервые услышали слово «киукушинкай» — школа кошки. Я даже на паспорт сфотографировался с этим значком. Потом он у меня куда-то делся.
Вообще-то в «Политехнике» мы почти не тренировались с остальными. Точнее, вообще не тренировались. Мы были «блатными», и наш график тренировок был индивидуальный: бегали кроссы, плавали, пинали берёзы, занимались всякой чепухой. Но когда приходила пора соревнований, Вова выигрывал плавание, а я — кросс. Тогда мы жрали наградные торты, и нас брали на Байкал в составе спортсменов-победителей. А уж на Байкале, в бухте Бабушка, все каньоны были наши, хариус не знал, куда деваться, и студенты ржали, когда мы им запускали очередные мифы.