— Не плачь. Все прошло, чего жалеть. Хочешь, я тебе стихи напишу?
— Хочу, — говорит.
Я тут же, с ходу, царапаю. (Где-то там листок лежит, зелёной пастой написано… Если не забрала…) Сейчас посмотрю.
Архип бросил резать лук, сходил в комнату, порылся в бумагах, нашёл листок, вернулся.
— Слушай:
«Гибкая дикая кошка
Мягко ступает на мох,
Тихо и очень нежно.
Осень. К вечеру выпадет снег.
Бережно и небрежно
Вода затекает в след.
Какая тонкая ножка,
Какой еле слышный вздох…
Гибкая дикая кошка.
Мокрый и мягкий мох».
(Архип, как гусар, закончил, кивнув головой, закрыв глаза).
Она вообще в слезы. Впечатлительная. Сотку баксов на стол.
— Ты же, — говорит, — не работаешь?
— Нет, — говорю, — отдыхаю.
— Давай, — говорит, — я тебе немного денег оставлю.
Она теперь в банке работает — с деньгами проблем нет.
Я без комплексов — сам знаешь. К тому же, я её когда-то в этот банк толкал. Говорю:
— Оставляй.
Прикинь, дожил — раньше я бабам платил, а теперь Петровна мне. Что, кстати, тоже хорошо — за проведенное со мною время и такие стихи, сто двенадцать баксов — красная цена! Верно?
— Идиот! — ответил Покуль.
Архип, не смущаясь, продолжил:
— Потом помялись ещё маленько, попуцкались, поврали друг другу про любовь и всё такое, стемнело, она к мужу упылила. А я побрился, и побрёл в казино. Накупил фишек и давай сгоряча и с горя номера обставлять. И тут, так покатило… Вот, считай, Петровна и лично, скажем прямо, порадовала (несколько раз), и за квартиру оплатила, и за Сашу (отдельное спасибо), и мясо её, в некотором смысле, жарим. С помидорами.
— Всё-таки ты, сильная свинья! — улыбнулся Андрей.
— Ещё какая! Старый хряк борозды не портит. Точнее, хрена ль им — красивым бабам, как говорится. Сам знаешь. Я на днях парня тут одного знакомого встретил, он мне сказал так: «Хорошая Петровна баба, безотказная. Надо только хорошо попросить. Ни кому не отказывает». Понимаешь? Вруша она конечно отличная. А свинья, братишка, у нас на сковородке. И скоро готова будет. Давай, лучше, «Алюторской» нарежь, как ты умеешь. Развесил уши, Неудачник, про моих девочек слушать. Режь, давай!
Архип пододвинул Андрею пакет с рыбой.
Было время, Архип вообще презирал селёдку. Как вид, как класс, как подвид, как тип, как рыбу, как продукт питания, как, не знаю что. С детства, когда его одного замыкали в квартире, он призирал селёдку… и радио. Он тогда ещё совсем маленький был, жил одно время у тёти Оли. Его замыкали, когда уходили на работу, чтобы никто чужой в дом не зашел. Тогда сильно воровали, могли запросто зайти и при взрослых, а тут ребенок, вот его и замыкали. Радио висело высоко, он не мог достать, чтобы выключить. И весь день приходилось слушать: «То березка, то рябина…», «Жил отважный капитан…» или «Легко на сердце от песни веселой…» Ой, как добивало его радио! Как он его ненавидел! А на столе всегда лежал огромный нож с железной ручкой, на которой было клеймо «ИЗТМ». Нож ужасно вонял селедкой. Дядя Сеня уважал выпить и закусить селедкой. Дом был не благоустроенный, поэтому нож, чаще, только протирался — воды-то не было. И вот, вонял этот нож безбожно! Как он ненавидел этот запах селедки на ноже! Да, и вообще, запах селедки! Да и селёдка-то в то время была только «ржавая», вонючая, гнилая. А тут как-то Покуль говорит: