Еще через полчаса мы стояли напротив друг друга в корзине поднимающегося воздушного шара. Самкинс быстро повторял уже выученные наизусть инструкции. Не паниковать. По правилам шар опускается пустым, поэтому прыгать придется в любом случае. Свободное падение — с трех километров, длительность сорок секунд, считать до тридцати, затем дернуть кольцо. Если не дернуть — у новичков парашют раскрывается принудительно. Даже если не раскроется, снизу подхватит маг.
Земля, чуть покачиваясь, удалялась, я вдыхала морозный воздух, слушала шум горелки и смотрела в темные глаза молчаливого Кембритча, закрытые плотными очками — и светло-голубая бесконечность за его спиной, с зимним, почти белым солнцем и светящимися желтым и розовым облаками манила меня так, что хотелось кричать. Я с детства мечтала прыгнуть. Но сначала не разрешала мама. Потом на это не было времени и денег. А потом и вовсе не до этого стало.
Инструктор что-то говорил, хвастался, отмечал километраж — дышать становилось труднее, мороз усиливался — но мы не слушали его, прикованные друг к другу знакомым невозможным притяжением.
«Страшно?»
«Ну тебе же не страшно».
Он снова усмехнулся. Дыхание у меня от предвкушения прерывалось, и сердце стучало уже так, что слышно должно было быть на километры вокруг.
— Проходим облачность, — крикнул инструктор, и мы погрузились в вязкую влажную дымку. Вынырнули через несколько длительных минут. И полетели к солнцу — а под нами пышным взбитым ковром стелились белые облака. И дух захватывало от высоты, от виднеющихся в промежутках крошечных поселений, от расчерченных тонкими ниточками дорог заснеженных полей, щетки лесов и крутой линии горизонта.
— На борта! — скомандовал инструктор.
Я заледенела. Выдохнула. Люк, ухватившись за стропу, забрался на борт корзины, встав спиной к пустоте, — и в лице его, в глазах появилось что-то хищное, темное. Он посмотрел на меня, словно спрашивая — «испугалась»? И я полезла тоже, хотя уже ничего не соображала от страха. Борт оказался широким — и я вцепилась в стропы, с ужасом глядя себе под ноги — туда, где не было ничего. Только волнистое поле облаков. Адреналин в крови уже зашкаливал, и холода не чувствовалось, и мышцы болели от напряжения.
— Старт! — крикнул Самкинс.
Кембритч взглянул мне в глаза — и я задохнулась от требовательности в его взгляде, вздернула подбородок — и разжала пальцы.
Тридцать.
Медленно, лицом к солнцу, полетела вниз — раскинув руки и крича от страха и счастья — и видя, как от стремительно поднимающейся корзины отделяется мужская фигура в черном костюме — и, вытянувшись стрелой, летит ко мне.