Влад кивнул, и его фея взмахнула неизвестно откуда взявшейся волшебной палочкой. Возник малахитовый столик с золочёными ножками в виде лап льва, а на нём в серебристом ведёрке со льдом уже открытая бутылка «Дон Периньон». Фужеры тоже имелись.
– Где-то я точно такой же стол видел? – задумался Рощин, наполняя бокалы. – А-а-а! В Зимнем дворце.
– И я там же – твоими глазами. А эта палочка со звёздочкой из твоего любимого в детстве фильма.
– Из «Золушки»… Так ты со мной с детства? – немного смутился Влад. – Постоянно?
– С юности. С восемнадцати лет. Но я не в буквальном смысле сижу у тебя в голове. Совсем не сижу. Просто каким-то десятым чувством ощущаю тебя. Настоящего тебя. Твою душу. Поверь мне на слово, когда ты пьешь из горлышка портвейн в подъезде – я этого не вижу. Или еще, когда… меня тоже рядом нет. Да ты сам об этом подумал, поэтому я ответила. Не стесняйся, ты – живой человек.
– Иногда бываю даже чересчур живым…
– Нет, не чересчур. Я тебя такого люблю.
Долгий поцелуй, который на этот раз с большим усилием прервал Влад и тихо сказал:
– Давай просто полетаем вместе…
– Конечно… – ответила Светла.
* * *
Там, действительно, росло некое подобие сада, полностью заросшее сорняками и унавоженное мусором. Скорее это место напоминало не сад, а маленькую городскую свалку.
«Всего за два года такую точку изгадили! – сплюнул Рощин, поправляя ремешок этюдника на плече и внимательно осматриваясь по сторонам. – Посмотрим, где же тут следы?» Деревья молчали.
Влад прошел по неровным тропкам к заброшенной церквушке. Внутри, как и несколько лет назад, тянуло сырой прелью. Но, если прежде, на одной из стен можно было рассмотреть контуры неизвестного святого, то теперь на этом месте широкие яркие полосы граффити славили негритянского рэпера, местный футбольный клуб и резко осуждали нетрадиционную любовь. Полицейской засады не наблюдалось. Зато в дальнем углу Рощин заметил прогнивший топчан – ложе бывшего дивана. «Здесь! – ёкнуло у Влада внутри. – Всё случилось именно здесь!»
Ни одного кустика сквозь побитый и почти невидимый под грязью храмовый пол не пробилось. Рощин выглянул наружу. Прямо напротив входа искривился довольно взрослый клён. Словно человек от удара плетью, его ствол немного пошел винтом.
«Он точно всё видел и помнит», – Влад поставил ещё сложенный ящичек этюдника на тропу, а на него – кейс, зрачок которого прицелился в самый центр ствола, примерно в метре от земли. Потом Рощин не торопясь прикурил сигарету и достал телефон-пульт. Запись пошла.
Из-за чего-то неровно дышащая к Владу новая секретарша директора взялась вовсю опекать его. В дело, а чаще – без, она забегала в мастерскую художников, неизменно вплотную подходя к столу Рощина. Наташа, ее звали именно так, уж и ложилась на него, опершись на локти, и садилась, задирая юбку, чуть не до пояса, выставляя под самый нос Влада приятные для его глаз части тела. Что-то щебетала и чуть ли не силой кормила с рук шоколадкой. Иногда, она, как бы в порыве страсти к изобразительному искусству, возникающему на мониторе Рощина, цвенькая каблучками, заходила сзади и, рассматривая картинку, плотно прижималась упругой грудью к его спине. Дышала ему в затылок сладковатой клубничной жвачкой. Владу поневоле приходилось заниматься рекламным плакатом для частной медицинской клиники – с золотыми сундуками банка он разобрался ещё вчера. А он-то хотел по-быстрому расшифровать запись убийства девочки. Естественно, без свидетелей – пусть, даже и таких симпатичных.